Монстры. Дмитрий Пригов
вот – петля, эшафот
Она обращается красною птицей
Но решетка лететь не дает
Потом обращается огромною кошкой
А после как белая моль из окошка
Упархивает
Почти телесная близость тьмы
Следуя своему всегдашнему принципу воздвижения и обживания поэтических имиджей (поэтической позы лица), при попытке создания имиджа эротического поэта (в ряду и последовательности мной уже пользованных – Общественно-политического поэта, Лирического, Экстатического, Женского поэта, Классического), обнаружил я полнейшее отсутствие подобного в русской поэтической традиции (в отличие от Любовного и Похабного, вполне отмеченных, фиксированных). Посему, создавая сей имидж, я пользовался в качестве подпорок опытом построения имиджей предыдущих (что и сказалось в их постоянном параллельном присутствии, иногда спутываемом с рудиментарным присутствием предшествующих имиджей в последующих, т. к. единожды созданный и пущенный жить, имидж никогда до конца не исчезает, объявляясь в дальнейшем, скажем, интонационно или фактурно).
Так вот, в ряду уже созданных при наличии уже определенной порождающей системы создать образ, отсутствующий в культуре, – дело не столь запредельной сложности. Ну, конечно, при этом аксиоматически предполагается (что логически, а не хронологически, и соответствует истине) феномен эротической поэзии как состоявшийся до этого, как предполагается и утверждение уже в качестве литературно-нормативного использования мата.
Так что, по сути, эта поэзия есть постэротическая и постматерная.
Прекрасным летним днем мы с ней лежали
В траве высокой с ней в лесу лежала
И ласково друг друга целовали
И я ее безумно целовала
И люди шли – не захотели нас понять
И начали критиковать нас хвыстко
А что я? – старая я коммунистка
Уж как-нибудь сама могу понять
Едрена мать
Что хорошо, а что плохо
Тоже, небось, проходили
Ее какашки и макашки
Он тихо выносил на двор
Он их рассматривал и нюхал
И возвращался не спеша
Он приходил – она лежала
Он руку клал ей на живот
В ее ж руке наоборот —
Оказывалось его жало
Горячее, она вводила
И вскрикивала и лежала
Как мертвенькая, и опять
Ее какашки и макашки
Он тихо выносил во двор
По частям
Поля