Москва. Дмитрий Пригов
горы Монсальват
И тут же встают за моею спиною
Два рыцаря – Свен и Гундлах
Один поднимает огромное знамя
Другой – его кости и прах
Один запевает победные гимны
Другой закрывает лицо…
Прощайте, родные, я с вами погибну
Вот только февраль на крыльцо
Ступит
11 | 00893 Я был порой велик как Данте
Седьмого снизу этажа
Когда российская веданта
Вздымалась подо мной дыша
Весь внешневидимый маразм
Преобразуя в исихазм
Пламенеющий
В своем кружении
В своем кружении завораживающем всех по должным им уровням и этажам распределяя, просветление и любовь соответствующие вселяя – иерархия! иерархия небесная, иерархия благословенная, люби! люби нас, пронзай нас энергией своей! —
вот она! вот она! Русь святая! (в этом смысле)
11 | 00894 Не солнце ли спину печет-припекает
Мать сына родного корит-укоряет:
Так что ж ты, подлец, все в постели валяешься
Лишь к ночи, как тать-уголовник сбираешься
Он ей отвечает: Прости меня, мати
Такая мне жизнь, что от всех мне ебати
Художник я есть, я для мира – иное
И дело мое, как и татя – ночное
Тайное
11 | 00895 Сколько из здесь проживающих
Моющих руки в говне
Лающих и погибающих
Не подзревая об мне
Ветхие дньми и убогие
Не объясненные быть
И для чего многоногие
Вызваны воздух мутить
Мать их етить
11 | 00896 Изокефалия фекалий
На кафеле, где фал кефали
Как факел, как лекифа фал
Фалликулезно кейфовал —
Такое вот сложилось
11 | 00897 Когда пятая квантунская
Да гвардейская японская
Орденоносная еврейская
Армия пошла на нас
А мы взяли да по-русскому
По-простому – по-советскому
Да интернацьяналистскому
Да ударили ей в глаз
А из глаза из японского
Два такие скользко-скользкие
Как