Емельян Пугачев. Книга третья. Вячеслав Шишков
к собакам-то.
Ванька сел на землю. Собаки в момент умыли его начисто. Он засмеялся и сказал:
– Ну, маленько я его не уцепил, два раза в зубах был, дьявол…
– Дозвольте! – вылез из толпы другой парень. За ним в очередь встали еще три парня. Потеха продолжалась при общем хохоте и с той же неудачей. Сметана убывала, чашу довелось восполнить. Рублевик, словно заколдованный, лежал на дне. Бородачи в игру не встревали, им казалось зазорным топить в сметане бородищи. Вот подошел к чаше кривоногий, длинноносый мужичок с козлиной бородкой и сказал: «Мы жалаем».
– С твоим ли, Вася, носом? – зашумели веселые зеваки. – У тя нос-то как у журавля. Упрется!..
Но Вася набожно перекрестился, погрузил голову в чашу и быстро вытащил зубами рубль.
– Матрен! – крикнул он. – Получай!.. – Матрена взяла рубль. Мужичок сказал: – Давай еще! И харю утирать не стану. – Емельян Иваныч с готовностью передал второй рублевик. Мужичок нырнул и снова ловко вытащил, как собака тащит из болота утку. – Матрен! Огребай деньги! – Матрена радостно улыбалась и творила про себя молитву: ведь эстолько денег дай бог за месяц заработать.
Когда счастливый мужичок достал из чаши четвертый рублевик, завистливая толпа и смеяться перестала, послышались недоброжелательные выкрики:
– Он, носатый дятел, с чертом знается!
А Ермилка, обратясь к Пугачеву, сказал:
– Ваше величество, этак-то я сотню рублевиков мог бы выловить. Дело бывалое. А вот, дозволь! – И, пошлепав губами, Ермилка закричал в толпу: – Эй, народы! Зубами всякий дурак вытащит, хитрости в том нет. А надо эвот как! – Он прихватил обеими руками чубастые волосы свои и засунул лицо в сметану. Зрители разинули рты, замерли. И вот вскинулось вверх Ермилкино лицо: рубль не в зубах у него, а возле глаза: казак умудрился зажать его между бровью и щекой. Вся толпа ахнула, принялась выкрикивать Ермилке похвалу. Похвалил его и Пугачев. В это время ребятишки закричали:
– Миша пришел! Миша пришел!.. Миша, пошто ты такой маленький?
– Бог росту не дал, – пищал тот, пробираясь к государю.
– Что, Миша, пехтурой, никак? – спросил его Емельян Иваныч.
– Пешечком, ваше величество… Лошадки подходящей нетути. Обнаковенный коняга сразу сомлеет подо мной.
– Ну, и крепок ты… Вино-то не сборило?
– Водичка и водичка.
– Канат тащите, канат! Перетягу устроим! – шумел Шундеев.
Меж тем Миша, закинув руки за спину и чуть ссутулившись, не спеша пошел по луговине, улыбчиво посматривая на мужичков своими медвежьими глазками. Мужики, зная его повадку, опасливо сторонились от него: бросил он взгляд на Митродора, Митродор нырнул в толпу, взглянул на Карпа, Карп скорей в толпу. Вдруг он круто повернулся, сгреб в охапку зазевавшегося мужичка-брюханчика и с легкостью швырнул его вверх. «Караул!» – благим матом завопил брюханчик и упал в мягкие ладони Миши. «Ура!» – заорала толпа.
– Становись, становись к канату! – И вот десяток крепких мужиков, поплевав в пригоршни,