ОПАСНАЯ СЛУЧАЙНОСТЬ. Книга первая. Синтезатор эмоций. Владислав Зотов
вдруг резко потянуло вбок. Но многолетний опыт кафедральных посиделок не менее резко, а самое главное, на автомате, сразу вернул тело Александра Владимировича в «вертикально сидячее» положение. Глаза доцента в «широко распахнутой» маскировочной позиции (в так называемой третьей позиции) уставились теперь в сторону очередного оратора. На лице зафиксировалась снисходительная улыбка типа: «Что-то ты не то несешь, родимый. Мы это сто раз проходили». Все было в порядке вещей. Доцент Лепин Александр Владимирович хорошо спал.
Раньше, когда в школе проходили литературу, изучали не только конкретных персонажей из произведений классиков, но и «типичных представителей» той эпохи, в которой они жили. Если Лепина Александра Владимировича рассматривать с этих позиций, он, безусловно, попадал под категорию, но не представителя, а «типичного свидетеля» времени, в котором он жил. А жизнь его делилась на несколько периодов: до войны, в войну, после войны и в наше время. Он был одним из тех, кто родился (Украина, Житомирская область, деревня Нечаевка) еще до войны. До ее начала оставалось чуть меньше двух лет. Этот период жизни ученый помнил какими-то отрывками и только то, что как-то было связано с мамой. Не с мамочкой Валей – она была потом, а с МАМОЙ. Вот мама везет его зимой по улице на санках на окраину деревни к тетке. Тетка угощает городскими конфетами. Ему почему-то запомнилось название «городские». Хотя, если есть городские, должны быть еще и деревенские конфеты. Но других конфет он никогда не пробовал, а из города привозили эти. Еще помнит, как ходил с мамой на речку и то наслаждение, когда его с головой погружают в воду. Над речкой жара. А в воде со всех сторон обнимает такая прохлада, что хочется лежать и лежать на державших его ласковых руках матери.
Потом навсегда в памяти остался отрезок жизни, связанный с войной. Он не очень понимал, а скорее, совсем не понимал и не знал такого слова – «война». Просто, когда он его слышал, возникало чувство какой-то тревоги. Нет, не страха или боязни, а именно тревоги. Как он сейчас понимал, мама всячески ограждала его от состояния «бояться», от чувства страха. Как это у мамы получалось, он не знал. Она защищала маленького Сашу от чегото страшного, что могло разлучить Сашу и маму. Этим страшным была война. Пока была мама, Саша находился под надежной защитой. Чувство защищенности не покидало мальчика даже тогда, когда они с мамой играли в прятки в длинном темном бараке с еле проглядывающими в темноте лампочками под потолком. В бараке, где они с мамой сыграли в их последнюю игру прятки. Они всегда играли в прятки. Можно было прятаться под скамейкой, под кучей тряпок или за спинами теть, спавших рядом сверху и снизу в кроватках или стоявших между кроватками в проходах. Мама должна была его долго искать и в конце концов находить. Особенно хорошо нужно было прятаться, когда его могли найти «чужие». Эти «чужие» там тоже были. Большие, черные, с грубыми, как щелкающий кнут, голосами. От них исходила какая-то тревога. Хотя не от них, а от мамы, как только они появлялись в конце