Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди. Виталий Шипаков
между державами или людьми чужими идут раздоры – еще куда ни шло, но когда меж родственниками понимания нет – очень худо, это значит, конец света приближается.
Ванькину смешливость как ветром сдуло. Непривычные к словесному излиянию чувств, молодой и старый воины долго сидели молча. Да и о чем особо было говорить. Что для Руси, что для Дона дело обычное – отец провожал сына на войну. Наконец казачий поп прервал молчание.
– Может, все-таки я с вами пойду? – неуверенно промолвил он.
Поначалу Княжич просто отшутился:
– А кто тогда за моим имением присмотрит, – затем, покрепче обняв старика, уже не как воспитанник, а как наставник, строго заявил:
– Нет, Герасим, твое место здесь. Времена и вправду шибко смутные грядут, а кто, кроме тебя, сумеет наших казачков в Христовых заповедях просветить, кто по совести их жить научит? Видал, как раскололись станичники? Погоди, еще найдутся и такие, которые не только в бой откажутся идти, но вовсе к шляхтичам переметнутся. Сам же знаешь, разбойнику лишь выгода нужна, а мы казаки кто – воины разбойные, на распутье между светом и тьмой стоим. Так что много православных душ от преисподни уберечь тебе предстоит. Еще неизвестно, где тяжелее будет, тут или на войне.
Не найдя, что возразить, священник согласно кивнул своею напрочь седою головой:
– Ладно, будь по-твоему, остаюсь.
Затем взял в руки свою саблю и вынул из ножен сразу заигравший радужным отблеском клинок. Вдоволь налюбовавшись затейливым узором драгоценной стали, он торжественно изрек:
– От меньшого брата в наследство мне достался, ни единой капли крови невинной на нем нет. Братишка мой, царствие ему небесное, был настоящим воином, ни разу в жизни супротив веленья совести не поступил, оттого и сгинул молодым еще совсем от рук предательских. Коли в бой идешь за веру праведную, прими, Иван, в подарок от меня клинок булатный. Нечего оружию такому в тайнике лежать. Пусть увидит солнца свет, пусть напьется кровью вражеской.
Оторопевший от изумления есаул бережно взял в руки диковинную саблю. Заметив его смущение, Герасим ободряюще похлопал Ваньку по плечу:
– Бери, бери, клинок надежный, кольчугу режет, словно корку хлебную. При твоем умении да с такой саблей тебе и среди рыцарей шляхетских равных не найдется.
– Ну спасибо, святой отец, уважил, – поблагодарил польщенный щедрым подарком Княжич. Он прекрасно понимал, что для Герасима булат не менее дорог, чем для него отцовский кинжал.
А в узкие оконца церкви уже лился яркий утренний свет. Пришла пора прощаться.
– Провожать меня не ходи, здесь, перед иконами давай простимся, – преклонив колени, попросил Иван. Поп не стал спорить, лишь провел ладонью по склоненной кучерявой голове воспитанника и, троекратно осенив его крестным знамением, сказал:
– Ступай, спаси и сохрани тебя господь.
Сойдя с крыльца, есаул услышал за своей спиной торопливые шаги, а затем окрик:
– Ванька, подожди, не уходи.
Оглянувшись, он увидел