Свидетельница. Людмила Басова
Нас всегда учили: честный человек должен смотреть прямо в глаза тому, с кем говорит.
– Наверное, я не очень честный. Мне, например, неловко смотреть тебе в глаза.
– Странно…
Учительница и впрямь смотрела куда-то вниз, чертила тупым носком на земле зигзаги.
«За что я люблю ее? – думала Зойка. – За что? За ее Пушкина? За «унылую пору»? За то, что ей сейчас так за меня стыдно?…»
Расслабившись, потянувшись к ней душевно, она и сама подалась вперед, почти коснулась плечом плеча учительницы, острым обонянием почувствовала застоялый запах, которым пропитывается одежда людей, живущих в редко проветриваемых помещениях, запах одиночества, и, сжавшись в комок, отпрянула. Через минуту-другую, справившись с комком в горле, с чем-то давящим в груди, Зоя уже говорила:
– Не люблю старых учителей. Вы не обидитесь? По-моему, их надо на пенсию отправлять, как балерин, до сорока лет. Вот вы, Анна Сергеевна! Что касается классиков, вы, конечно, все знаете. Только классиков-то сейчас молодежь не читает. Ну, если только по программе. Мы компьютерные девочки и мальчики… Нам что-нибудь поинтереснее, посовременнее. А знаете, у нас в классе никто не прочел «Как закалялась сталь» Островского, а я прочла – по совету мамы. Вы ведь все делали жизнь с Павки Корчагина, ну, ту самую, которую прожить надо так, чтобы не было мучительно стыдно… Потому вам всем не стыдно быть такими бедными, да? А нам не хочется, нам будет стыдно. И вообще, как фанатик может быть идеалом? Такой, как Павка или Овод. Видите, «Овода» я тоже читала. Я начитанная девочка.
Глянула на учительницу – та сжалась, как от удара, но остановиться уже не могла, ее понесло:
– Несовпадение идеалов, отсюда вечный конфликт отцов и детей, так ведь, Анна Сергеевна? И музыку вы нашу не понимаете, и песни, и танцы…
Анна Сергеевна чертила носком зигзаги, низко наклонив голову. Зоя теперь видела только коротко стриженный седой затылок да покрасневшие, ставшие малиновыми маленькие круглые уши.
Так они помолчали неловко, неуютно. Затем Анна Сергеевна поднялась и пошла. Шаг у нее был широкий, мужской. Зойка попыталась представить ее моложе, в туфельках на каблучках, с легкой, завлекающей, небрежной походочкой, и… рассмеялась. Затем, повинуясь какому-то порыву, догнала учительницу, потянула к себе тяжелую сумку с тетрадями и, почувствовав сопротивление, потянула сильнее.
– Мы же договорились, я вас провожу. И потом, Анна Сергеевна, что же там, в семье Нигины? Я, может, как вы сказали, действительно не очень интересуюсь одноклассниками и чего-то не знаю. Но Нигина?! Одна из лучших учениц. И братик ее такой раскормленный, такой ухоженный…
– Родители расходятся.
– Неприятно, конечно. Но эка невидаль! У нас в школе этих, как выражается моя мама, неполных семей…
– Вчера на заседании решили ходатайствовать перед судом о том, чтобы Нигина и Руслан были оставлены на воспитание отцу.
– Ого! Это уже интересно. Она что же, мать, пьяница?
– Да нет же, нет! – Лицо Анны Сергеевны сморщилось, и Зойка испугалась, что она сейчас заплачет. Но