Юлианна, или Игра в киднеппинг. Юлия Вознесенская
приятель. Можешь пока быть свободен.
Сторож еще постоял, глядя на Мишина с какой-то смутной и кривой улыбкой. Он трусил и старался выказать радушие и приветливость, которые даже и не шли ему. Аня, взглянув на сторожа, немного испугалась. Когда сторож удалился своей странной, какой-то блуждающей походкой, она спросила:
– Ой, папочка, что же ты такое с ним сделал? Ты, наверно, дал ему денег, и он поэтому стал такой?
– Не давал я ему никаких денег. Я просто объяснил ему в двух словах, что не надо лишний раз огорчать посетителей кладбища – они и так огорчены по самое некуда. Ну, а он меня правильно понял, вот и все. Не понимаю, почему раньше никто не догадался просто поговорить с ним? Ладно, пошли за цветами для мамы.
Мишин подошел к «мерседесу», открыл багажник и осторожно вытащил огромный пакет, про который Аня подумала, что это свернутая палатка. Он развернул матовую пленку и извлек из нее огромный пластиковый горшок с каким-то растением, обернутым плотной бумагой и обмотанным бечевкой. Мишин внес горшок в ограду, поставил его между могилками, достал из кармана перочинный нож и освободил растение от веревок и бумаги. Это оказался большой куст сирени, весь усыпанный тяжелыми белыми гроздьями.
– Ой, папочка, какая красота! Белая сирень, любимые мамины цветы!
– А то я не помню!
– Лепота, одно слово, лепота! И когда ж он успел, Димитриус? Ты говорил, он пьяный в два часа ночи выехал, а в девять он уже возле Аниного дома стоял.
– Он у меня все успевает, когда хочет. Бабушка ваша правильно сказала – торопыга. К сожалению, скор он как на доброе, так и на дурное. Сторожа вон как напугал…
– Уж за это с него точно не спросится! Этот сторож тут на горе людском наживается да еще своей грубостью страждущие сердца ранит. Душа у него холодная, аки камень надгробный: живой мертвец на кладбище работает! Аннушке моей из-за него сколько раз плакать доводилось. Он даже бабушку Настю, бессовестный человек, как-то до слез огорчил. А ты ведь знаешь, что нет на земле ничего горше, чем слезы стариков…
– Вестимо!
– Решай, дочка, куда посадим мамину сирень – на могилку или в углу ограды? – спросил Мишин.
– А ты как думаешь, папа?
– Я бы посадил вон там, на свободном месте. И вот что я тебе скажу, дочка: место это пусть для меня останется. Когда я умру, ты распорядись сирень эту выкопать, а меня – закопать. Хочу рядом с Ниночкой лежать.
– Папа! – Голос Ани звучал одновременно жалобно и сердито. – Ты не смей так говорить! Я тебя первый день вижу, а ты уже помирать собираешься! Ты думаешь, это хорошо с твоей стороны – так говорить? Мама ведь тебя слышит! Ты ей лучше пообещай прямо здесь и сейчас, что не умрешь, пока нас с Юлей не вырастишь, и нас, и наших детей. Ты разве не хочешь своих внуков увидеть?
Мишин во все глаза глядел на дочь:
– Анна! Да ты в кого такая мудрая?
– В бабушку. Знаешь, какая она умная? К ней со всей нашей улицы люди советоваться ходят.
– Я знаю, Аня, какой мудрый и добрый человек Анастасия Николаевна, и