Камера смертников. Василий Веденеев
Молодец, давай сюда. Налей мне еще чайку и иди, я потом позвоню…
Когда за подполковником закрылась дверь, Алексей Емельянович увидел, что тот забыл взять консервы и хлеб. Вернуть его, отдать тушенку и сахар? Ладно, все равно сегодня еще не раз встретятся. Наверняка сейчас Николай Демьянович стянет сапоги и буквально рухнет на солдатскую койку, перехватить час-другой – видно было, как слипаются у него от усталости глаза. Пусть поспит, а потом пригласим для разговора, заодно и почаевничаем, заменяя этим обед.
Ермаков придвинул поближе листки с текстом шифртелеграмм и снова пробежал глазами по их скупым строкам: неужели среди высшего начсостава действительно оказался предатель? Первое сообщение об этом поступило от разведчика, работавшего в нейтральной стране: он сообщал об измене неизвестного генерала, не указывая ни его имени, ни места службы.
Спустя некоторое время об этом же сообщили из другой нейтральной страны. Ермаков тогда не стал докладывать наркому, а приказал направить повторные запросы и ориентировать разведчиков, работающих в иных странах на установление данных изменника. Из пяти посланных ориентиров повторно ответили утвердительно на две, в других ссылались на отсутствие данных. И никаких имен! Неужели действительно где-то есть призрачная фигура, связанная невидимыми нитями с немцами, но кто и где?
Сейчас не докладывать о полученных сведениях уже нельзя – не доложишь сам, найдутся другие, готовые сделать это за тебя. Но как докладывать о таком члену пятерки, называемой «пятеркой по внешним делам» или «оперативным вопросам»? Эта «пятерка» была создана в политбюро еще до войны, и в нее вошли сам Сталин, Молотов, Маленков, Берия и Микоян. Что будет после того, как Ермаков доложит наркому?
Генерал отодвинул от себя листки шифртелеграмм и потер пальцами виски – голова развалится от думок! Особенно когда представишь себе холодные глаза наркома, пристально глядящие на тебя сквозь стеклышки пенсне с плохо скрытым недоверием и холодной оценкой, словно говоря: «Промахнулся, генерал, не доглядел врага? А может?..»
Вспомнился прежний нарком – Николай Иванович Ежов: в белоснежной туго накрахмаленной гимнастерке, с алыми звездами в петлицах и на рукаве, темноволосый, любивший часто улыбаться. Питерский рабочий паренек, участник штурма Зимнего, комиссар Гражданской, секретарь райкома, впоследствии выдвинутый на ответственную работу, – внешне безупречная биография и далеко не безупречные, да что там, просто преступные перед народом и государством дела. Кто знает, если бы не уничтожили тысячи командиров и генералов, был бы после этого позор финской кампании, показавший слабость армии и создавший о ней самое неблагоприятное впечатление во всем мире? И разве один Ежов в этом виноват?
В тридцать седьмом судили друг друга: членом трибунала над военными, в том числе и маршалом Тухачевским, являлся и маршал Блюхер, в жизни которого был очень опасный момент в двадцатом, когда Фрунзе пригрозил опальному начдиву-51 и послал его с винтовкой в руках в цепь красноармейцев, штурмующих