Мой маленький Советский Союз. Наталья Гвелесиани
мама.
– Мама! – крикнула я. – Ты только посмотри, как они подружились! Какая-то собака пришла на площадку, и Джерри полюбил ее с первого взгляда!
– Иди домой! – сухо и зло повторила мама.
Подобные приказы я всегда игнорировала.
Села на корточки и положила обеим собакам руки на спины, принялась поглаживать их, чтобы успокоить. Мне казалось, что волнение, охватившее несчастных этих животин, только усилилось от наплыва в окнах недоброжелательных глаз.
Но тут из третьего подъезда вышел невысокий седовласый мужчина – хозяин Джерика.
– Джерри! – сказал он куда-то в сторону невозмутимым тоном и, глядя прямо перед собой, зашагал за дом – там был ближайший гастроном.
Джеррик отказался на редкость послушным мальчиком. Он тут же ринулся за хозяином. Мало того, опередив его, первым свернул за угол дома.
– Предатель! – сказала я с досадой.
Но природа не терпит пустоты. И взамен новоприобретенного друга, точнее, нелепой пародии на него черная собака тут же призвала другого, на сей раз настоящего.
Из противоположного угла площадки вышел, стряхнув дрему, до того незаметно почивавший под железным столом наш дворовой пес Мурзик.
Когда я через пару лет увидела Штирлица в фильме «Семнадцать мгновений весны», то сразу вспомнила Мурзика, к тому времени уже погибшего. У Мурзика была величественная поступь Штирлица, его осанка и его нрав. Это был уже немолодой пес, прижившийся при нашем дворе. Его охотно подкармливали, а он скромно и исправно нес службу: охранял дом от воров и хулиганов, причем службу свою нес добровольно.
Мурзик снискал поистине всенародную любовь. Он был крепкий, импозантный и одновременно простой: с густой, как у медведя, шерстью цвета красного дерева, неизменно опрятный и учтивый. У него были умные, глубоко посаженные, серьезные, почти человеческие глаза. Лаял он густым баритоном, причем только по делу и только на чужих – подозрительно чужих, которых он шестым чувством умел отделять от живущих в нашем доме.
Рассказывали, что Мурзик сорвал однажды ограбление квартиры каких-то наших соседей, перегородив ворам дорогу в подъезд. И будто бы эти грабители вызвали потом в отместку собаколовов, соврав, будто пес кидается на людей.
Доля истины заключалась вот в чем. Наезжавшие два-три раза в год собаколовы, охотившиеся за бездомными животными, по умолчанию делали вид, что у Мурзика хозяин есть: коллективный хозяин – наш дом. Мы, дети, заслышав вдали первые хлопки выстрелов, мешающиеся с едва различимым воем и тревожным лаем, на который глухо отвечали все живущие близ дома собаки, тут же выскакивали из квартир и, передавая друг другу, как клич: «Собаколовы!», – бежали во все закоулки и подвалы, хватали, тянули дворняг в собственные прихожие, а родители, всегда порицавшие нас за игры «с этими блохастыми», проявляли в такие дни чудеса терпения. И конечно же первым в укрытии оказывался наш Мурзик.
Но в тот злополучный день грузовик с обшарпанной железной клеткой, в которой томились уже обреченно только что отловленные