Дети земли и неба. Гай Гэвриел Кей
и смотрят на нее, с опозданием начиная понимать, что происходит.
– Сделай что-нибудь! – прозвучал резкий голос в его мыслях.
Мьюччи еще раз попытался. Он заставлял себя спуститься вниз с той высоты, где он парил. Он старался переместить то, что от него осталось здесь, в утреннем воздухе над «Благословенной Игнацией». И по милости, которую Джад дарит своим детям (можно ли говорить об этом, когда ты уже мертв?), он увидел поручни уже ближе, увидел стоящую возле них Леонору.
– Нет, моя дорогая! – произнес он мысленно.
Теперь он находился прямо рядом с ней, над морем, у борта корабля, и он заставил то, что осталось от него, чем бы он теперь ни был, парящий здесь и лежащий мертвым на палубе, толкнуть ее, когда она поставила одну ногу на поручень. Он чувствовал присутствие еще чего-то, у чего был резкий голос, и оно тоже толкало ее, находясь рядом с ним.
Море было внизу. У него промелькнула мысль, что если бы она прыгнула, они сегодня соединились бы в смерти, но он тут же прогнал ее от себя и еще раз произнес, внушая ей эту мысль:
– Нет, моя дорогая! Еще не время, не так.
И он понял, что она чувствует его, или чувствует нечто, потому что она остановилась. Она все-таки остановилась.
Он увидел – парящий, летящий, мертвый – тот момент, когда ее босая нога вернулась на палубу. Она стояла, как корабль в полный штиль, лежащий в дрейфе, растерянная, сбитая с толку.
– Моя дорогая, – снова произнес Мьюччи, на этот раз мягко.
Он не знал, слышит ли она его. Видел слезы в ее глазах, на ее щеках. Из-за него? Из-за своего собственного погубленного будущего?
Он не знал. Не мог знать. Он почувствовал, что опять поднимается, теперь он уже не мог сопротивляться, он плыл в воздухе (семечко одуванчика из далекого весеннего дня). Он услышал, уже более слабый голос:
– Ты был молодцом.
А потом, другим тоном:
– Мне жаль.
А затем он уже поднялся высоко, очень высоко, и продолжал подниматься, утреннее солнце оказалось уже под ним, а море и корабли так далеко внизу, а потом они исчезли, потому что он исчез.
Часть вторая
Глава 7
Его не кастрировали.
Это делали в возрасте восьми или девяти лет почти со всеми мальчиками-джадитами, захваченными во время набегов. Так долго ждали для того, чтобы посмотреть, какие из них крупнее, сильнее, из кого вырастут воины. Он прошел этот отбор. Его не тронули и отправили в казармы в Мулкаре, чтобы обучить и сделать из него одного из джанни, воинов элитной пехоты калифа, да продлится вечно его правление и да будет благословенно его имя под звездами.
Теперь ему четырнадцать лет. Обычно мальчиков не зачисляют в армию и не отправляют сражаться раньше шестнадцати лет, но иногда это случается, если идет большая война, на западе или на востоке, именно в тот год. Он надеялся, что его возьмут.
Обучение может вызывать скуку, одно и то же повторяется без конца, но он никогда не жаловался, как некоторые другие. Он понимал, что именно в этом состоит обучение, в бесконечном повторении, чтобы не