Здесь, под небом чужим. Валерий Поволяев
сирота Петька Лютый перестал существовать.
Бывший одесский печатник Полонский получил из рук Махно для своего полка, который он упрямо продолжал называть дивизией, личное знамя, стачанное из дорогого черного бархата, экспроприированного на одном из елисаветградских складов и расшитого с обеих сторон серебряными черепами. Вручив знамя, Махно обнял Полонского:
– Воюй, Миша! Полк твой буду называть Стальным. Стальной полк. Звучит как красиво, а!
– А не лучше ли Железная дивизия, а, Нестор Иванович?
На дивизию людей у Полонского не хватало, не тянул, Махно нахмурился и качнул головой:
– Нет! Стальной полк!
Вечером к Полонскому прибыла из Одессы жена, заставлявшая мужчин изумленно оборачиваться: высокогрудая, красивая, затянутая в корсет, с осиной талией, с большими голубыми глазами… Театр, в котором она работала актрисой, по случаю гражданской войны приказал долго жить, поэтому госпожа Полонская стала обычной мужниной женой.
Полонский примчался к батьке:
– Нестор Иванович, не откажитесь заглянуть вечерком ко мне в гости на чай с печеньем от Эйнема.
– Эйнем давным-давно приказал долго жить. – Махно хмыкнул. – Разве он еще существует?
– Нет, Эйнем не существует, а печенье осталось. Вкусноты необыкновенной. Фабрика одно время готовила специально для фронтовиков. Долгого хранения.
– Загляну обязательно, – пообещал Махно. – Примерно в половине девятого вечера. Это лучшее время для чая.
– Жду вас с нетерпением. – Полонский наклонил голову. Улыбнулся загадочно. – У меня не только печенье от Эйнема будет, но и кое-что еще.
– «Кое-что еще» не надо, – хмуро произнес батька. – Я в Повстанческой армии решил объявить сухой закон. Сколько мы по пьяни достойных людей потеряли – не сосчитать.
– Батька, хлопцы вас не поймут, – со значением произнес Полонский.
– Поймут, еще как поймут. А для того, кто откажется понимать, я постараюсь подыскать подходящие аргументы.
– Батька, ну, самую малость, – голос Полонского сделался вкрадчивым, – ради встречи. Ведь столько лет, столько зим не виделись.
– Ну ладно. – Махно сделал рукой замысловатое движение – то ли разрешил Полонскому выставить на стол пару бутылок напитка, которым тот загадочно обещал угостить батьку, то ли этот жест обозначал известную пословицу «Моя хата с краю, я ничего не знаю» – не понять.
Вечером он подъехал к дому, в котором расположилась чета Полонских, на автомобиле, в сопровождении десяти конников, среди которых были два Льва – Лев Голик, главный контрразведчик в махновской армии, и Лева Задов – тоже контрразведчик, только с трубою пониже и с дымом пожиже… Контрразведчики уже давно предупреждали батьку, чтобы он вел себя осторожнее.
– Чего, какая-нибудь новая Маруся Никифорова объявилась? – ехидничал тот, глядя на контрразведчиков. – Бомбу грозит в меня швырнуть, как в великого князя Сергея Александровича?
– Батька,