Канарский вариант. Андрей Молчанов
в данной ситуации носит характер «бесхоза», моих «пальчиков» на ней нет, а потому нет и поводов для откровенности с правоохранителями. Главным же лейтмотивом разборок наверняка бы выступал аргумент бесплатной «крыши», чьи прошлые услуги моментально выставились бы мне в счет с умопомрачительными процентами.
А потому, и угоди я в острог, куда лучше было сидеть, крепясь, один месяц в заточении, чем потом годами скрываться от мести бандитов.
Промурыжив меня расспросами, следователь протянул мне на подпись подписку о невыезде и выпустил на свободу – то бишь в зал ожидания морского порта, где томился взволнованный Соломоша, сообщивший, что тоже подвергся допросу, что он в шоке, и, спрашивается, как все случившееся воспринимать?
– Где Тофик? – задал я немаловажный вопрос.
Из дальнейших Соломоновых пояснений выяснилось, что нашего азербайджанского друга-«носорога» увезли в каталажку, бригада водил испарилась в предчувствии неприятностей, замечательно у них развитом; а мы же подвисли в Питере на неопределенный срок и все, что теперь остается, – ехать в гостиницу и заливать горе крепкими алкогольными напитками.
Следуя с Соломошей в такси, наверняка управляемом агентом контрразведки, я, отвечая на вопросы партнера, задаваемые из соображений – хе-хе! – конспирации на английском языке, придерживался канвы той же самой версии, что была изложена мной следователю.
Соломон, недоверчиво щуря глаз, напирал на всякого рода подробности, и мне пришлось выразительно кивнуть ему в сторону водителя, чьи уши отчетливо шевелились, ловя каждое наше слово, после чего мой компаньон удрученно замолк, глядя на грязненькую воду Невы, видневшуюся за гранитным бруствером набережной.
Прибыв в гостиницу, Соломоша лихорадочно принялся собирать вещи, с категорической интонацией выговаривая, что ни к каким темным делам отношения не имел и не имеет, подписок никому не давал, московские дела не бросишь, задерживаться в северной унылой столице ему нет резона, а дорогу к следователю я способен преодолеть без его помощи. Кроме того, им была выражена крайняя озабоченность по поводу его, Соломона, денежных средств, находящихся на моем банковском счете.
– Зря торопишься, – заметил я. – Прибудешь сейчас в лапы мафии, запутаешься в объяснениях, истощишь нервную систему… Сиди, пей коньяк, завтра в Эрмитаж сходишь, повысишь культурный уровень…
– Ходите в ваш Эрмитаж сами! – отозвался Соломон, не являвшийся поклонником никаких искусств, кроме искусства делать из одного доллара два.
Хлопнула дверь номера, и он поспешил на отходящий поезд.
Я его не удерживал. В одиночку, не слыша истерических причитаний трусливого коммерсанта, было куда как удобнее взвесить создавшееся положение.
Принципиально меня интересовал лишь один вопрос: каким образом был вскрыт факт контрабанды? Неужели отличились таможенники с их приборами и собаками? Или имел место стук?
Вопрос, ясное дело, безответный.
Вечером я навестил гостиничный ресторан, где плотно поужинал и без особенного труда