Не оглядываясь (сборник). Мария Галина
не надо, другого поищем. Вон Леха тут стоит рядом, говорит, ждем, и курицу я уже на соли запекла.
А ведь Регинка вчера могла попасть под машину, подумала она. Ну вот, ночь, ничего не видно, Регинка торопится домой, выскакивает из метро, и прямо на том переходе… Нет-нет, нельзя так думать. Хотя на самом деле никогда не бывает так, как себе воображаешь.
– Меня начальник вызвал, – сказала она, – срочно. Говорит, меняй билет и приезжай. Срочно. Слушай, тут такое дело…
Конечно, так лучше. Ну, то есть вроде такой дружеский жест с ее стороны, что она совсем не сердится, и билеты не пропадут, а то бы было совсем обидно.
– Ничего себе, – сказала Регинка, – мы с Лехой уже год собираемся, никак не соберемся. А говорят, классная штука. Вся Москва уже сходила, одни мы как лохи. Жаль, билетов только два. Спасибо, Адка. А ты уверена…
– Я ж уезжаю, – повторила она, – потом расскажете. Там настоящий самолет, говорят, на веревках спускают. И песни хорошие.
Ночь, думала она, всего ночь, ну ладно, верхняя полка, но всего ночь – и я дома, на работу я, конечно, не пойду, месячные почти закончились, можно будет залезть в ванну и долго отмокать, воображая себе чужие нежные прикосновения, толчки чужих пальцев, потом забраться в постель, прихватив пакет с картофельными чипсами и потрепанную книжку, и все будет хорошо. Ну, почти хорошо.
– Сажальный камень, – пробормотала она сама себе, – сажальный камень.
Красивые молодые люди
Отец за завтраком жаловался на изжогу, и теперь они опять никуда не поедут. Даже в город, хотя в городе делать, честно говоря, нечего. Вчера мама взяла его с собой, и он было надеялся, сам уж и не знал на что, чужая страна и все такое, но они сначала тряслись в переполненном автобусе, а потом бегали по магазинам. В витринах красивые манекены красиво стояли в красивых шубах, у пластиковых женщин не было лиц, но это делало их только лучше. Они с мамой заходили в тесные лавки, к ним тут же подбегали живые женщины, тоже красивые, хотя как-то слишком с лицами, слишком яркие, черное, белое, красное, на плохом русском уговаривали примерить то и то, мама накидывала на плечи, на бретельки летнего белого платья то одну шубу, то другую, поворачивалась в зеркалах боком. Спрашивала: «Как ты думаешь, заяц, меня не полнит?»
Ему хотелось, чтобы все это скорее кончилось, он говорил: «Нет, тебе хорошо, правда, мам, просто здорово», хотя как вообще шуба может не полнить? Мама в шубе делалась похожей на бочонок, но черноволосые белолицые девушки с красными губами уверяли, что она просто замечательно, замечательно выглядит, но мама, похоже, не очень-то им верила и просила принести вон ту, с поясом, и девушки приносили вон ту, с поясом, и ему казалось, что под их улыбками прячутся очень острые зубы, и красные губы вот-вот приоткроются, и зубы эти начнут расти и расти, как это бывает в фильмах про вампиров…
Потом приходил откуда-то из глубины магазина круглый лысоватый и волосатый человек, разгонял девушек, называл маму «моя красавица» и самолично набрасывал маме на плечи очередную шубу, и мама начинала дышать чаще, потому что в шубе