Солнце на антресолях. Наталия Терентьева
мамины уговоры три или четыре дня! Папин сын, тот, что помладше, еще ползал по полу, но старшему, Джонни, было чуть меньше, чем мне, он быстро понял, чем вызван хохот взрослых, к тому времени уже хорошо подвыпивших – мы с мамой долго ехали, сильно опоздали к началу, и стал скакать вокруг меня, пихаясь и стараясь дернуть зайца за длинные уши.
Я постояла, посмотрела на них всех, оттолкнула своего полубрата так сильно, как только у меня хватило сил, и ушла. Он упал, все бросились к нему, а я, не найдя в куче вещей в большой прихожей своего пальто, так и убежала, в чем была – в праздничных белых туфлях и коротком бархатном красном платье. На улице был октябрь. Наверно, меня потом хватились, но я точно не знаю.
Я бежала к станции – я знала, откуда мы с мамой пришли, какая-то машина остановилась, за рулем сидела женщина, она подвезла меня прямо домой – за что мне больше всего и попало от мамы. Мама приехала позже меня, ведь она добиралась на электричке. Я сидела под дверью в бархатном платье, и мама от неожиданности чуть сознание не потеряла. А уж когда я рассказала, что ехала на попутной машине… Мама сначала не поверила, а потом второй раз чуть сознание не потеряла. Она еще не знала, как я убежала, оттолкнув Джонни. Я, разумеется, честно рассказала и это. И когда мама узнала, что я «толкнула человека», она вообще потеряла в меня веру, на время, конечно.
«Толкнула человека! Моя дочь! Моя дочь! Толкнула своего брата! Он упал, мог расшибиться!..» Мама долго возвращалась к этой теме, пытаясь убедить меня, что рукоприкладство – это последнее, что может помочь в ссоре. Не убедила, наоборот. Я дерусь всегда, все это знают, поэтому со мной не связываются. Мама пыталась отдать меня на борьбу, я походила год и перестала. Зачем? Все равно нам там объясняли то же, что и мама: вы учитесь драться не для того, чтобы выяснять отношения с теми, кто слабее или даже сильнее вас. Борьба – это спорт. Нет, сказала я тогда. Для меня драка – это способ отстоять свою честь. Вот и все. И если меня оскорбляют, или не меня, а кого-то, кто не может за себя постоять, я подхожу и даю в ухо. У меня же нет старшего брата, который мог бы сделать это за меня. Вот моя правда. Я не то чтобы очень сильная. Просто я вкладываю в удар отношение к человеку. И попадаю в него не силой мышц, а силой духа и своего презрения или ненависти. Жизнь – это борьба, даже если моя мама и думает по-другому.
То был второй и последний раз, когда меня звали к папе в гости. Точнее, второй и последний раз, когда я ходила к нему в гости. Папа довольно быстро отошел, тем более что мама попыталась в ответ сделать ему выговор за то, что меня выпустили одну. Папа пообижался, попробовал поругаться, но через месяц пришел к нам сам. Спустя год или два он снова позвал меня к себе, рассказывал, что мои братья очень обо мне скучают. Я была тогда еще мала, чтобы ответить как следует. И просто отказалась. Говорила «нет» на каждое его слово.
– Алехандро…
– Нет!
– Дочь!
– Нет!
– Ну, все!
– Нет!
– Так, ну-ка послушай…
– Нет!
– Ты отца…
– Нет!
– Ты…
– Нет!
Папа