Лермонтов. Алла Марченко
в Саратовской губернии).
Афанасий был последним ребенком Алексея Емельяновича и Марии Афанасьевны, урожденной Мещериновой. Когда он родился, Елизавета, старшая, уже заневестилась. Его и воспитали иначе, в надежде, что это последнее, такое удачное да крепкое яблочко недалеко от яблоньки укатится – будет опорой и утешением на старости лет. Последыш надежды оправдал. Оставшись по смерти братьев за главного, Афанасий Алексеевич волей-неволей вынужден был стать «столпом клана» – взвалить на свои, к счастью, могучие плечи нелегкое бремя долга семейственного, многотрудную и хлопотливую роль старшего в огромном роду. Его энергии, сметки, здравого смысла и доброжелательности хватало на то, чтобы оказывать самые разнообразные услуги своим близким, особенно вдовым сестрам и невесткам. И все это делалось без шума, но с твердостью. И по-столыпински разумно и споро.
В детстве Лермонтов был очень привязан к младшему брату своей бабки, благо жил тот почти по соседству, женился поздно и был чрезвычайно легок на подъем. К Афанасию Алексеевичу по завещанию перешли Тарханы, его же, в случае своей смерти, Елизавета Алексеевна назначила опекуном внука.
Как и все Столыпины, Афанасий Алексеевич прекрасно рассказывал. Правда, объем «приключений», выпавших на его долю, был не слишком велик, но все же ему довелось стать участником Бородинского боя. А это сюжет неисчерпаемый, он воспламенял воображение детей, входивших в жизнь после грозы Двенадцатого года:
«Наш батарейный командир Столыпин, – вспоминал на старости лет один из участников Бородинского сражения, – увидев движение кирасиров, взял на передки, рысью выехал несколько вперед и, переменив фронт, ожидал приближение неприятеля без выстрела. Орудия были заряжены картечью, цель Столыпина состояла в том, чтобы подпустить неприятеля на близкое расстояние, сильным огнем расстроить противника и тем подготовить успех нашим кирасирам… Под Столыпиным убита его лихая горская лошадь».
Как близок этому «мемуару» – и интонационно, и по сути – рассказ бывалого артиллериста в «Бородине»: «Повсюду стали слышны речи: / “Пора добраться до картечи”». И еще: «Забил заряд я в пушку туго / И думал: угощу я друга! / Постой-ка, брат мусью!».
Как и лермонтовский Максим Максимыч, Афанасий Столыпин всего лишь штабс-капитан; это старшие братья в генералы вышли, а он так и остался простым армейцем. И когда читаешь его письма к Алексею Аркадьевичу Столыпину – красавцу, льву и повесе, «белой вороне», «нравственному уроду» в семье, – не можешь отделаться от мысли: уж очень все это напоминает странные отношения Максима Максимыча и Печорина. Никак не может понять стареющий, но все еще крепкий отставной штабс-капитан, что носит по свету непутевого – при таких-то данных! – племянника и чего тот хочет от жизни. Больше года потратил обязательный Афанасий Алексеевич, чтобы получить от этого непонятного человека документы, необходимые для ввода во владение его же собственным имением: