Другая страна. Марик Лернер
стороны. Представляю, что думали наши преподаватели, когда мы приехали в феврале сорок второго. Пожалуй, еще хуже выглядели. Только один выбивался из общего строя хорошо развитой мускулатурой. Точно деревенский, на домашних харчах вырос.
Как нас кормили, что в училище, что в формировавшемся Легионе, до сих пор вспоминать противно. Под конец многие рвались на фронт не столько в надежде с врагом посчитаться, сколько думали, что хоть там нормально кормить будут. Иногда так и было. Особенно как половину закопают или в госпиталь отправят, а продукты на всех получим. Нормально кормить начали только где-то с сорок четвертого.
Я собрал в кучку все свои знания языка и начал:
– Прошу просить мой скудный иврит. Я постараюсь говорить, чтоб было понятно. С помощью рук и ног я буду показывать отсутствующие слова.
Засмеялись. Уже хорошо.
– Вы будете учить меня языку. А я буду учить вас выживать на войне. Гитлеру скоро конец, но для вас война не кончилась. Здесь, на границе, стреляли и похоже будут и дальше стрелять. Вы все здесь добровольцы и пришли не работать на кибуц, а защищать свою страну. Поэтому боевая работа главная. Да, именно работа. Романтические подвиги бывают два раза в год на всю армию и только если попадают в газету. В остальное время бесконечные тренировки и нудная работа. А сейчас, вольно. Садитесь. Я хочу знать, чем вы занимаетесь и что хотите. Только не разом. Командиры отделений кто?
Встали трое. Тот самый мускулистый:
– Рафи Орлов.
Очкарик:
– Дов Голани.
Девчонка:
– Анна Ардити.
– Расскажите-ка мне, что вы делаете.
Опять загалдели, перебивая друг друга.
– Два человека в карауле на въезде, один на башне, шесть сменщиков. Остальные работают с утра до вечера. Очень выгодно, рабочая сила за кормежку.
– И все? А в роте что, никто не знает?
– Знают прекрасно. Мы жаловались, да только отмахиваются. Никто с Хавой ссориться не хочет.
В результате пояснений вырисовывалась любопытная картина. Нахлаим, солдаты НАХАЛ, обычно, приходят в кибуц группой, вместе посменно работают, отдельно от кибуцников, живут и едят отдельно, хотя и то же что кибуцники и в основном общаются между собой. С кибуцниками солдаты общаются мало, не считая получения приказов. Их стараются использовать на работе, которые не хотят делать кибуцники. Даже с местными девушками и парнями не очень то общаются, хотя нравы здесь достаточно свободные. Они чужие. Рано или поздно уйдут. Все это знают и предпочитают видеть просто рабочую силу.
В принципе, и общего у них мало, служили у меня сплошь городские добровольцы. Зачем кибуцнику менять шило на мыло? У него и дома тоже самое, разве что в армию сбежать захочет, от каких-то проблем…
А питание… еды было очень мало, а та, что выделялась нам из общего котла, была страшно невкусная. Крупа, неочищенное растительное или оливковое масло, немного овощей с кибуцного огорода и неизменный американский ленд-лиз в консервных банках. Сахар и как не странно настоящий кофе, тоже