Олимп. Дэн Симмонс
ответил коротко и прямо: он, мол, готов драться с любым, кто не примет его власть или не захочет воевать с бессмертными, – драться хоть поодиночке, хоть со всеми сразу. И пусть последний уцелевший правит аргивянами, начиная с этого рокового утра.
Сотни данайских военачальников и тысячи пехотинцев застыли в немом изумлении, но гордые сыны Атрея разом бросились на самозванца с оружием.
Менелай хоть и не числился в рядах первых героев у стен Илиона, все же был закаленным в сражениях ветераном, а его брат вообще слыл самым свирепым из греков – по крайней мере пока разобиженный Ахиллес отсиживался в своей ставке. Копье великого царя било, можно сказать, без промаха, клинок пронзал семикожные щиты врагов точно легкие хитоны, а его хозяин ни разу не оказывал милости даже самому благородному противнику, молившему о пощаде. Статный, мускулистый Агамемнон смотрелся не менее богоподобно, чем белокурый Пелид, разве что тело его покрывали старые шрамы, заслуженные в славных боях, когда быстроногий еще пешком под стол ходил. Да еще в глазах Атрида полыхало звериное бешенство, в то время как Ахиллес ожидал нападения с хладнокровным, почти рассеянным выражением на юном лице.
Самозванец управился с братьями, точно с малыми детьми. Могучее копье Агамемнона отскочило от плоти соперника, словно злокозненный сын Пелея и вечной Фетиды был закован в невидимую энергетическую броню моравеков. В ярости старший Атрид замахнулся клинком, от удара которого раскололась бы каменная глыба, но меч затрещал и сломался о красиво исполненный щит Ахиллеса.
Потом быстроногий обезоружил обоих братьев, швырнул их запасные копья и клинок Менелая в океан, поверг соперников на жесткий песок и с легкостью сорвал с них доспехи – так мог бы орел разодрать хищными когтями одежду на беспомощном трупе. Тогда-то мужеубийца и сломал младшему Атриду левую руку (стоявшие вокруг боевые товарищи дружно ахнули, услышав, как, будто зеленая ветка, треснула кость), старшему – почти небрежным взмахом кисти перебил нос, а в довершение пнул великого царя под ребра и опустил сандалию на грудь ревущему от боли Агамемнону, рядом с которым мучительно стонал Менелай.
И лишь тогда Пелид извлек свой грозный меч.
– Клянитесь теперь же подчиниться мне и во всем верно служить, и каждый из вас увидит от меня заслуженное почтение, как честный союзник в грядущей войне с богами, – промолвил победитель. – Промедлите хотя бы мгновение – отправлю ваши песьи души в Аид не моргнув глазом, а тела скормлю жадным грифам без погребения.
Агамемнон задыхался и подвывал, он чуть не изблевал закипевшую желчь, однако принес требуемую клятву. Менелай, которого терзали боли в ушибленной ноге, покалеченных ребрах и раздробленной руке, покорился секундой позже.
Тридцать пять данайских военачальников бросили вызов Ахиллу, и за какой-то час он одержал верх над всеми. Храбрейших мятежников обезглавил – они предпочли жестокую смерть, но не сдались. Тела убитых сын