Дети немилости. Ольга Онойко
очень изысканно сожалеет: он любит посмущать людей.
Бесы бы побрали его наблюдательность. Еще в те времена, когда я пешком под стол ходил, матушка приучила поваров кормить меня исключительно полезной пищей, и они по сию пору блюдут мое здоровье, потчуя, аки гусака, пшеном и травой. Бр-р!
Итак, Онго размышлял, глядя вдаль, а я ел. Если Онго желает сделать паузу, лучше ему не мешать; потому что, когда он пожелает высказаться, помешать ему не сможет никто.
Наконец Онго провел кончиками пальцев по бумагам, стоявшим в ящике на столе.
– Разбираешь документы, Мори?
– Да. Несрочную корреспонденцию отца. Что-то секретное... что-то личное.
– Это – несрочное? – В голосе Онго звучала улыбка, когда он движением фокусника извлек из плотной кипы бумаг единственный желтоватый конверт.
Я улыбнулся.
– Это здесь по другой причине.
– Мой первый хоранский отчет, – задумчиво сказал Онго. – Не лучшим образом составленный документ. В ту пору я был несколько... расстроен нервически, если можно так выразиться.
«...я обнаружил хозяйственные злоупотребления в количестве, едва ли превышающем обычное, – писал он. – Солдаты сражаются так же доблестно, как в прежние времена. План князя Мереи я нахожу ученическим, лишенным как серьезных ошибок, так и блеска. Однако командирский состав совершенно не приспособлен к нахождению вне штаба. Это особенно прискорбно ввиду наличия среди штабных офицеров магов, занимающихся температурным комфортом».
– Я питаю особенные чувства к этому документу, – сдерживая улыбку, сказал я. – Ответ на него батюшка отправил в Хоран с неким молодым офицером, которого рекомендовал...
– ...мне в адъютанты. – Онго кивнул, возвращая конверт на место, и заметил: – Пожалуй, будет лучше, если это останется в твоем личном архиве. О содержании я не тревожусь, ни слова лжи здесь нет, но меня не устраивают форма и интонация.
Я почтительно согласился.
Перед тем, как отправить меня, желторотого выпускника Академии, на охваченный войной юг, отец дал мне прочесть этот отчет. Генерал Мереи, первый командующий Южной операцией, завяз в Хоране на три года. Он рапортовал, что природные условия необычайно тяжелы, продвижение невозможно, хоранский тейх располагает огромным войском, которое набрано из кочевников, привычных к войнам в жаркой степи и полупустыне; наиболее разумно прекратить попытки наступления и укрепить теперешнюю границу, оставив мысль идти до Хораннета, столицы Юного Юга.
Онго написал свое первое письмо через три дня после того, как прибыл в ставку Мереи.
Через одиннадцать месяцев Хораннет пал.
Но еще задолго до этого, подняв глаза от отчетливых резких строк – даже в почерке Онго чудилось эхо одолевающей его ярости, – я встретил понимающий взгляд отца: оба мы были потрясены и испытывали восторг, близкий к опаске. С трудом верилось, что такое возможно. Едва придя в себя в чуждом мире, не успев изучить новейшие вооружения, в незнакомой местности, в разгар операции, длящейся уже