Двенадцать раз про любовь. Моник Швиттер
найдет.
Петр обернулся ко мне: «Хорошо здесь! Пойдем, присядем». И кротко улыбнулся. Я посмотрела на него и засомневалась, всерьез он или шутит – так часто бывало. «Останемся здесь». И свалился в снег, словно пронзенный пулей. «Ложись ко мне! Здесь не так уж и холодно». Марк и Лиза ушли дальше, их уже не видно. Время шло, и Петр перестал отвечать. Я с трудом поднялась и в оледеневших носках бросилась к нему, схватила за руку, подняла и потащила за собой, сквозь поземку, стараясь держаться глубоких следов, оставленных Марком и Лизой, хоть и не была уверена, что они выведут нас из этого леса к жилью. Должно быть, именно тогда у меня с руки и свалился правый сапог. Я заметила пропажу, только когда мы наконец-то – казалось, несколько часов прошло – очутились перед церковью Святого Петра в Мистайле.
Марк дергал дверь. Бросался на нее. Обрушивался всем телом, крича и проклиная – и надо сказать, получалось у него потрясающе, но в конце концов сдался: руки невыносимо болели. Лиза, не отрываясь, смотрела в пол. Я попыталась поймать взгляд Петра, но тот стоял несколько в стороне и внимательно наблюдал. Потом хлопнул Марка по спине как старший товарищ (разница в четыре года): «Пошли! Посмотрим…»
– Что посмотрим? – Марк растирал руку.
– Может, окно где открыто.
– Глупости, – проворчал Марк, – в церкви окна не бывают открыты.
Но все же пошел смотреть. Вслед за Петром мы обошли церковь. Снег теперь падал густыми хлопьями, тяжелым грузом ложась на наши шапки, и за считанные мгновения превратил нас в седовласых старцев, причем Петр выглядел солиднее всех – у него была шапка с опущенными ушами и лицо замотано шарфом, поэтому получились белые колышущиеся волосы и окладистая борода. «Апостол Петр», – пошутила я. «Жирная корова», – тут же получила в ответ.
Мы стоим у маленькой, похожей на капеллу пристройки и смотрим на сотни – я пытаюсь сосчитать, – тысячи аккуратно сложенных останков: бедренные кости и черепа, гладкие и чистые, покоятся в безупречном порядке, словно запасы дров, какие здесь у каждого дома.
«Мы те, кем вы будете, вы те, кем мы были», – значится на деревянной табличке, прикрепленной посреди костей.
– Смотри, костница, – шепчет Петр.
– Ты что шепчешь, они ж тебя не слышат, – нарочито громко говорит Марк, и они смеются.
Я хватаю Петра за руку. Мои бедные ноги! «Может, уже пойдем?»
Лиза с ужасом смотрит на мои носки.
«Все в порядке, просто я больше ничего не чувствую».
Эльфи передала мне через Урса, что ее очень огорчила утрата сапога. Она закрылась на кухне – готовила фондю – и пожелала, чтобы ее не беспокоили. А нам пока предлагалось накрыть стол, подготовить горелку для подогрева и нарезать хлеб. Впятером мы справились с заданием в мгновение ока и стояли вокруг стола, не зная, за что приняться. Урс откашлялся:
– Эльфи очень огорчила утрата сапога.
– Мне правда очень жаль.
– Что ей теперь с одним сапогом делать?