Гуров идет ва-банк. Николай Леонов
доезжая до деревни, Гуров свернул вправо и, проехав метров сто по едва приметной колее, остановился в чащобе одичавшей сирени.
– Дальше идем пешком, иначе нас могут заметить и расшифровать. У бандюг чутье на опасность бывает почти звериное, – резюмировал он.
Опера сообщили по рации следовавшим за ними спецназовцам свои координаты и, пригнувшись, двинулись через буйно разросшиеся кустарники к виднеющимся в некотором отдалении остаткам старой стены, сложенной из бордово-красного кирпича. Подобравшись к ней вплотную, они огляделись. Метрах в сорока слева от них среди зелени чернел обитый рубероидом старый строительный вагончик.
– Они – там! – доставая свой «штайр», шепотом сообщил Лев. – Заходим с разных сторон.
Стараясь идти бесшумно, они пробирались через кустарники и заросли бурьяна. Гуров вслушивался в каждый звук, который мог бы доноситься со стороны вагончика. В воздухе царила полная тишина, нарушаемая лишь голосами птиц да доносящимися со стороны деревни какими-то хлопками, словно там кто-то с размаху бил палкой по чему-то мягкому. «Ковер, что ли, выколачивают?» – мысленно определил Гуров и в этот момент услышал… детский голос, доносящийся со стороны вагончика. Он тут же замер, напряженно вслушиваясь.
Снова послышался голос девочки лет восьми. Но звучал он спокойно. В какой-то мере даже требовательно, словно пленница (если только это была она) от кого-то требовала выполнить какие-то условия. Лев поспешил подойти вплотную к вагончику и, приложив ухо к двери, вслушался в доносящийся до него диалог.
– …Каха, ты давай не понтуй! – строго выговаривала девочка. – Продул? Продул! Карточный долг святой. Понял? Ухи свои подставляй!
– Давай, давай, Каха! – с ехидной подначкой хрипловато загоготал пропитой мужской голос. – Не мне же одному ходить с опухшими ушами! Ну, ты даешь, Лизка-мурлыска! Охренеть можно! Такая малявка, и так в карты режется… Гадом буду – сроду такого не видывал!
– Да ладно, ладно, – неохотно согласился низкий насморочный тенор. – Лупи! Блин, кто тебя только так мухлевать наблатыкал? Ой, бля!.. Ух ты! Ой!.. – в такт уверенным, громким шлепкам послышались его недовольные междометия.
Подкравшийся с другой стороны Стас тоже удивленно замер. Они с Гуровым молча переглянулись и языком жестов и мимики определились: Крячко резко открывает дверь, а Лев врывается в вагончик. Тут шлепки и ойканье закончились, и из-за двери снова донесся уверенный детский голос:
– Ну, как, я снова сдаю?
– Нет, теперь я буду! – недовольно пробурчал Каха. – Ты, в натуре, катала еще та!
– Пусть сдает! – послышался голос Гоблина. – Сам-то мухлюешь, чуть маза подвернется!
– Какого хера ты мне взялся указывать? Ты… – перешел почти на крик Каха, но его голос оборвался от того, что произошло в следующее мгновение.
Дверь вагончика неожиданно распахнулась настежь, и внутрь запрыгнул здоровенный тип в скромном сером спортивном костюме, зато с пистолетом