Заххок. Владимир Медведев
всегда как на пожар. Всю дорогу одно: «быстро-быстро», «давай по-быстрому». А меня злость разбирает. Вчера отец времени для меня не нашёл, а сегодня даже машину прислал. Бросай, сынок, дела и – к нему. Быстро-быстро!
– У тебя, – спрашиваю, – лёд, что ль, в жопе загорелся?
– Братан, кончай базарить, – Али кричит. – Времени нет!
Ништяк себе заход.
– Ну ты, Эйнштейн, пространство-то хоть осталось? – спрашиваю.
С юмором у Али – всю дорогу проблемы. Не врубается.
– Эй, садись, говорю!
– А дальше что? Лекцию о времени прочитаешь?
– Отца твоего убили.
Я сначала не понял. Он по новой:
– Твоего отца! Убили!
Я понял, но не поверил, а когда поверил, время исчезло. И пространство, наверное, тоже. Пока я ехал, за ветровым стеклом висела мутная пелена, в которой растворились и глухие глинобитные заборы на окраине посёлка, и высокие тополя вдоль дороги, и пустые хлопковые поля, расстилавшиеся до дальних гор. Я будто оглох и онемел. Голос Али доносился до меня откуда-то со стороны, из другого измерения: главврач приказ дал… туда ехать… тело забрать… крюк сделал… за тобой заехал…
Остановились на краю какого-то солончака. Кучка людей. Рядом – чёрная волжанка. Я выпрыгнул из кабины. Люди оглянулись, расступились. Отец лежал на спине. На одежду, перепачканную грязью, налипли репьи, будто его волокли по земле. Кровоподтёк на пол-лица.
Я будто ослеп. Не видел ближних холмов и дальних гор. Не видел стоящих вокруг. Видел только глубокую борозду поперёк его шеи. Тонкую линию, прорезающую вспухшую плоть. Я будто оглох. Не слышал, как шуршит ветер. Не слышал, как шепчутся окружающие. Немного погодя разобрал, что рядом, но будто за какой-то стеной, говорят:
– Ну что ж, надо тело забрать.
Сначала я даже не понял. Захлёстывало чувство страшной непоправимости. Меня будто на куски разрывало. И зовёт кто-то. Меня. По имени. Озираюсь. Районный прокурор. Стараюсь понять, что он говорит.
– Большое горе, Андрей… Очень тебе сочувствую. Крепись…
Кивает Али:
– Давай, грузи.
Али распахнул задние дверцы фургона, выволок раскладные брезентовые носилки и разложил их рядом с отцом. Я очнулся:
– А следствие?!
– Дело трудное, – говорит прокурор. – Свидетелей нет. Очень трудное дело. Но разберёмся. Следствие проведём обязательно.
Врёт он! Никакого следствия не будет. У него это на морде лица написано большими буквами.
Я закричал:
– Почему следы затоптали?! Даже собака не найдёт.
– Андрей, – мягко сказал прокурор, – собака в таких случаях не нужна.
Его глаза будто закрыты какой-то заслонкой. Как таджики говорят, на лицо ослиную шкуру натянул. Я огляделся. Следователя – его все в посёлке знают – среди стоящих вокруг людей не было.
– Где следователь?! Где фотограф?
– Андрей, – сказал прокурор, – не учи меня, как надо работать.
– Почему не начинаете следствие?!
– Обязательно начнём.