Гипсовый трубач. Дубль два. Юрий Поляков
пейзаж настраивал на тихое, жизнеутверждающее уныние. Было пасмурно. Далеко-далеко, почти на горизонте, блеклой дневной свечкой маячила монастырская колоколенка. Тр и пруда, уходившие уступами вдаль, напоминали цветом свинчатки, которые мальчик Кокотов тайком от матери выплавлял на кухонной конфорке в баночке из-под гуталина. За прудами, почти у ограды, виднелся белый купол дальней беседки – туда еще соавторы в своих творческих прогулках не забредали. Сверху было видно, как территорию «Ипокренина» огибает узкая серая дорога: нырнув под арку и раздвинув желто-зеленый лес на пробор, она устремляется к Ярославскому шоссе, невидимому отсюда.
Сплюнув через перила горькую слюну, писатель вернулся в комнату и решил кому-нибудь позвонить, однако в трубке шуршала знакомая тишина: народный артист с кем-то разговаривал. Тогда Андрей Львович достал мобильный, выключенный для экономии аккумулятора, вернул аппарат к жизни и обнаружил на дисплее крошечный конвертик. Открыл:
Кокотов, какого черта вы недоступны? Я уехал разбираться на телевидение. Вернусь вечером, а вы не бездельничайте и запишите все, что мы с вами вчера придумали. Только коротко, не больше пяти страниц. Это называется синопсис. Приеду – проверю! Жарынин.
Несмотря на хамский тон эсэмэски, писатель вдруг ожил, почувствовал себя увереннее, даже ощутил в душе некоторое умиление. Нечто подобное он испытывал в лучшие брачные годы, вступая с Вероникой в бодрящую перебранку из-за обиходного пустяка и прекрасно зная, что все закончится бурным взаимным прощением, от которого случаются дети. Но у них дети так и не случились, иначе Вероника никогда бы не ускакала к неведомому хозяину джипа с темными стеклами. Сначала колебался сам автор «Заблудившихся в алькове», дожидаясь больших гонораров для обеспечения изобильного младенчества, она же всячески высмеивала его осторожность, которую называла «политикой полового изоляционизма». А потом, когда он, отчаявшись разбогатеть, все-таки решился, – передумала жена, наверное, подыскивая для своего ребенка другого, состоятельного отца.
Именно тогда в их жизни появилась Ольга, та самая однокурсница, что на свадьбе дала пощечину Меделянскому. Она развелась во второй раз и зачастила к подруге, водила ее с собой на вернисажи, даже потащила за свой счет на море. Вместе они, кажется, и ловили мужиков «на зародыша»! Во всяком случае, на суд Вероника явилась в широком балахонистом платье, хотя до этого всегда предпочитала фасоны, подчеркивающие ее тонкую талию. Кстати, именно после развода автора «Преданных объятий» впервые посетила мысль о том, что ведь у него уже есть дочь от первого брака, и если очень захотеть, – можно ее разыскать. Но зачем?
Размышляя об этом, Кокотов стал готовиться к литературному подвигу. Он извлек из нижнего яруса серванта старый электрический самовар, чьи заизвестковавшиеся внутренности напоминали сталактитовую пещеру, налил в него воды и воткнул штепсель в розетку, висевшую на проводах. Самовар закряхтел, а писатель полез в чемодан за «Улыбкой мудрой обезьяны» – так назывался зеленый улунский чай, который он покупал в магазинчике «Путь Дао» на Арбате.
Скорее