Хам и хамелеоны. Роман. Том I. Вячеслав Борисович Репин
наснимали. Там мама… в гробу лежит.
– Тетя Даша подсовывала… Но я даже взглянуть не смог. И, если честно, рад, что на похороны не попал. Представить себе не могу, как смотрел бы на нее… мертвую, – с заминкой признался Николай.
– На родное лицо нестрашно смотреть.
– Ты-то откуда знаешь?
Братья помолчали.
– Я вот помню, как пару лет назад привез им дочку на август, и увидел, какая у мамы прическа была, – другим тоном сказал Николай. – Перманент… Папа надоумил сходить в парикмахерскую перед нашим приездом… – Николай покачал головой. – Ей там сожгли волосы…
– Ну и что?
– Да не знаю, как и описать, «что»… Жутко было смотреть… на маму. Что-то было в ней такое совковое, ну, советское, если хочешь… Помнишь, какие прически были у теток в то время? Забыл, конечно… Как истрепанное мочало. Никогда маму такой не видел. Было дико смотреть на нее, не могу тебе описать. И досадно было жутко – за нее, за себя… – Глядя в темнеющий сад, Николай перевел дух и добавил: – Но теперь всё будет по-другому. Началась новая эра. Привыкай, Ваня! Мамина смерть – совпадение. Посмотри! – Николай ткнул нераскуренной сигарой куда-то в сторону соседского забора. – Разве еще осталось хоть что-то от того, что было? Вот даже мы с тобой… Мог бы ты представить, что однажды будем вот так торчать здесь, в Туле, после поминок мамы?
Уже почти стемнело, когда Николай отправился в дом за спичками, и на освещенную террасу легким мотыльком выпорхнула Феврония с пакетом молока и блюдцем в руках. За ней, задрав всё еще пушистый хвост трубой, следовал кот Васька.
Иван, наблюдавший за происходящим во дворике из полумрака беседки, хотел окликнуть племянницу, но вдруг понял, что лучше не выдавать своего присутствия. Не замечая его, Феврония спустилась к клумбе, присела на корточки и налила в блюдце молока. Васькино громкое урчание сменилось жадным чавканьем – кот с наслаждением лакал оказавшееся очень вкусным магазинное молоко. Феврония, печально склонив набок аккуратную головку, наблюдала за ним. Затем погладила Ваську и, что-то ласково сказав ему, легко поднялась и ушла в дом – словно ее здесь и не было вовсе.
Во двор вернулся Николай. Его сигара потухла, и теперь он просто мусолил ее во рту.
– Совсем уже взрослая… твоя дочь, – сказал в темноту Иван.
– Это только кажется… Она еще совсем ребенок, хотя и строит из себя большую.
– Никогда бы не подумал, что всё может так измениться. Уму непостижимо! На кладбище я вдруг понял, что смог бы здесь жить, – сказал Иван.
Эта мысль не оставляла его в покое с первой минуты приезда, как только он очутился на перроне тульского вокзала. Он взглянул на старшего брата и спросил:
– А тебя не тянет?
– Столько воды утекло… – вздохнул Николай. – На рыбалку смотаться, за грибами съездить, из ружьишка попалить… это тянет.