Грязный король и чистый четверг. Сборник из пяти рассказов. Дмитрий Смолянинов

Грязный король и чистый четверг. Сборник из пяти рассказов - Дмитрий Смолянинов


Скачать книгу
невозможно.

      – Ищешь причинно-следственные связи? Здесь? – она ткнула указательным пальцем туда, где у неё, в теории, находилось сердце, а после – все тем же пальцем покрутила у виска.

      Будто длинная очередь из детей, таких разных, но одинаково трясущихся от страха перед впивающейся в плоть острой иглой, поблескивающей в мерцающем свете лампы этого злосчастного кабинета… Слова в духе «охватить всю очередь взглядом не представлялось возможным» будут ложью. Ложью, потому что там, в конце вытянутого, как змеиное нутро, извилистого коридора, уже виднелась белая дверь. Очередь, пусть медленно, но все же – двигалась.

      И лишь я не хотел верить в то, что это когда-нибудь закончится. Даже когда меня ткнут носом в потрескавшуюся сухую краску на двери, я (закрыв глаза, разумеется – человеческие глаза обладают поразительной способностью разъедать надежды и убеждения не хуже, а то и лучше серной кислоты) буду искренне верить в бесконечность змеи, частью которой являюсь, и в то, что найду за дверью лишь чешуйчатую голову, плавно перетекающую в хвост.

      Но за дверью был он: грязный как чёрт хнычущий взрослый ребёнок. Чёрная вода капала с него, забирая с собой тепло морщинистого старого тела. Его увели, а мне протянули руку и, с силой схватив мою, втянули внутрь кабинета.

      Порядок всегда был одним и тем же: первым в теплую, пока ещё, воду опускался толстый король. Он погружался так глубоко, что над водой оставалась одна только поблескивающая лысина, а корона казалась непреступными каменными стенами Кремля, окружающими со всех сторон этот безобразный безволосый холм. Королева, ещё толще, будто нарисованная кистью фанатичного до кругов минималиста, с горем пополам влезала в эту ванну следом. Вода к тому времени становилась холодной, на ее зеркально чистой поверхности появлялись первые паутинки грязи. Грязь напоминала акулий плавник, предвещающий появление хищника и разрезающий водную гладь, как нож разрезает масло.

      Дети… Да, дальше определённо были дети. Смазанные лица, пребывающие в постоянном движении – зыбкие пески без намека на твердь, на устойчивость, на постоянство. Кабинет наполнялся визгом, в нем не было места ни восторгу, ни негодованию. Визг был поросячьим.

      После были слуги. Бесчисленные, почитающие за честь тонуть в этом липком дерьме под одобрительные возгласы толпы. Нагое тело обволакивали клочки волос и кусочки королевской кожи, лед вгрызался в безвольное вяленое мясо.

      Великая благодать и великое очищение.

      – Ванна «для» короля?

      – Ванна «после».

      И весь город как на ладони. Мороз – заключенный, пленник улиц, вырезает грязными ногтями узоры на оконных стеклах в ожидании своего освобождения. Улочки и сами походят на эти безумные ветьеватые узоры. Сотни, нет – тысячи крошечных людей, людей-муравьев, блуждающих в лабиринте. Сотни… нет… Тысячи дорог, и все ведут в Рим.

      – А в Риме – ванна. Старая байка.

      – Байки становятся реальностью.

      – Какой мне от этого прок?

      Мороз трепал её волосы. Мороз вожделел.

      – Хочешь принудить меня?

      – Разве к этому можно принудить?

      – Ну их же удалось… – кивок в сторону двуногих муравьёв.

      – Их никто не принуждал. Они пошли сами.

      – Почему?

      – Потому что только так они могут прикоснуться к воде.

      – И что это, по твоему, если не принуждение?

      – Осознанный выбор.

      Смешок. Она всегда была волюнтаристкой.

      – Выбор? Между чем и чем? Жить непризнанным или быть признанным, но не жить?

      – Это лучше чем ничего.

      – Нет. Лучше – ничего.

      Волюнтаризм и радикализм… Гремучая смесь.

      Строчки. Сначала – отсеченные, разбитые на куски, будто их казнили, четвертовали. Их меняли много раз. Чернила поверх чернил. Она – их автор? Соавтор? А может – я просто использовал её, когда писал? Иллюзия неиссякаемости источника вдохновения, пересохшего колодца, в котором воды – на самом дне, и каждый божий день она обращается в пар, черным смогом валит из этого каменного дымохода, окруженного безжизненными песками. Глупо, что она есть. Глупо и прекрасно. Муза? Муза.

       «Сделанный

      На совесть…

      Работает

      На совести —

      На топливе.

      Возможности

      С машиною сравнения

      Не исчислить.

      Для гордости

      Нет повода.

      И пусть без должной

      Ловкости

      Ума, но в общей

      Сложности,

      Пред нами предстает:

      Человек – машина.

      Человек –


Скачать книгу