Тяжело в учении. Елена Тебнёва
ремянку и прильнув ухом к тонкой перегородке, подслушивать важную беседу государственных мужей?
По всему выходило – нет. Но именно сейчас мое место в мире ограничивалось крошечным чуланом, ветхой стремянкой и… В конце концов, нечего было запирать меня в комнате с такими тонкими стенами! Лично я не знаю никого, кто бы удержался и не подслушал увлекательную беседу, в которой его имя склоняется гораздо чаще, чем того требует необходимость.
За стенкой обсуждали меня. Точнее – мое вопиюще непозволительное для младшей царевны поведение.
Мне не привыкать быть крайней. И кого волнует, что подпиленные ножки стульев в обеденном зале – дело рук шебутных близнецов, моих младших сводных братцев, и что я не имею к этому ни малейшего отношения? Да и, признаться честно, некая доля моей вины в случившемся есть, ибо, застав мальчишек за недостойным царевичей делом, я только усмехнулась и прошла мимо. Но! Я даже представить не могла, что жертвами их шутки станут не надоевшие до кислой оскомины «невесты» нашего старшего брата – дочки боярские, в тот день им на обед приглашенные, а… Я знать не знала – впрочем, как и наследный царевич (за близнецов не ручаюсь), – что к батюшке в этот день посольство державы соседней прибудет! Голодное. Да.
Счастье еще, что у послов оказалось неплохое чувство юмора, а не то, разразись межгосударственный скандал, моим «местом в мире» был бы не маленький, сухой да пыльный чулан, а просторная, сырая да вонючая камера в мрачных подземельях государственной тюрьмы. Я – не близнецы, виртуозно умеющие переложить свою вину на чужие, чаще всего мои, плечи. И уж тем более не Светлолика. Меня бы никто не пожалел. Это старшая сестрица у папеньки в любимицах ходит: ей бы и рухнувших на пол послов, и подожженный дворцовый флигель, и покрашенного в разноцветные полоски братцева белоснежного коня, и недовыдерганную бороду на редкость склочного и противного царского советника простили бы не задумываясь.
А я… За жеребца, приобретшего индивидуальность и загадочность, целый месяц вживалась в шкуру конюха, вычищая и лошадей, и их стойла, подкопченный флигель стал вехой на пути к близкому знакомству с почетной, но трудной профессией маляра, а недощипанная борода вредного советника явилась ключом к великой тайне, что книги – источник не только ограниченных числом страниц знаний, но и неисчислимого количества пыли. Причем виноватой я была лишь в последнем случае.
Интересно, что мне будет за послов? Надеюсь, батюшка все же понимает, что столяр из меня вряд ли получится.
– Должен заметить, поведение младшей царевны становится все большей проблемой, – уныло провещал хрипловатый голос.
Чародей наш домашний. Неплохой мужик, кстати. Батюшка разлюбезный Всеслав Градимирович до сих пор не знает, что на прошлой седмице я поспособствовала разгрому колдовской лаборатории, преследуя благородную цель – не дать неугомонным близнецам разрушить ее до основания. Ну ладно, ладно, возможно, цель моя была не столько благородной, сколько эгоистической, ибо я ничуть не сомневалась, кого именно обвинят в очередном погроме.
– Может, замуж ее выдать? – неуверенно предложил блеющий фальцет.
Папенькин с-советник, павлин недощипанный…
От ужаса я едва не свалилась со стремянки.
Куда меня выдать?!
Не хочу! Довольно и того, что нынешней весной туда с песнями и плясками проводили мою старшую сестрицу, до сего знаменательного события бывшую нормальной девушкой, а после превратившуюся в почтенную и до отвращения занудную особу, готовую посвятить жизнь не в меру шустрому муженьку-дипломату.
– Ей всего шестнадцать! – искренне возмутился папенька. – Не пущу!
Я судорожно выдохнула, чувствуя, как медленно отпускает сжавшая сердце паника. Пронесло, кажется…
– До ее восемнадцатилетия мы попросту не доживем! – возопил советник.
Зря я тогда ему бороду оставила, ох зря-а-а… Этот бес языкатый уж коли чего возжелает, то всенепременно того добьется!
От волнения я невольно подалась вперед; коварная стремянка же заплясала и просела…
Никогда не думала, что межкомнатные перегородки такие тонкие!
– Что я говорил?! – коршуном взвился визгливый голос присыпанного крошевом советника, пока все нещадно чихали и протирали запорошенные глаза, а я пыталась понять, осталась ли в моем теле хоть одна целая косточка. Хм, магия и в самом деле опасная штука, я ведь удержаться хотела, а не стену рушить… – И это, чтоб мне всю оставшуюся жизнь гадом чешуйчатым ползать, еще цветоч… ш-ш-ш-с-с-с…
Батюшка перестал кашлять и совершенно не по-царски открыл рот. Бояре, впрочем, тут же последовали его примеру, проявляя редкостное единодушие. Я мрачно шмыгала носом, сидя на полу среди обломков рухнувшей перегородки и с брезгливым интересом поглядывая на ворох одежды, где копошился мелкий безобидный ужик со смешно выпученными глазами, не напоминающими змеиные даже отдаленно.
Слово не воробей. Гадом так гадом.
– Нет уж, Всеслав Градимирович, никакого «замуж»! – первым пришел в себя придворный чародей. – Талант нашей