Пять минут между жизнью и смертью. Галина Романова
что это за блажь их муженьку в голову полезла такая? Чего он в эти кусты, по какой такой нужде таскается, и их вот теперь потащил? Уж не извращением ли каким тайным страдает? В собственном саду деревьев видимо-невидимо, растительности заморской, не на рубли купленной, а он на берег пруда в заросли крапивные сбегает.
Это все было не для них. Это было только его местом, его тайной, хотя он ее и стыдился немного.
А вот Лерке захотелось вдруг показать, и именно сегодня. Солнце с утра так палило, казалось, вечер будет дивным – тихим, спокойным, умиротворяющим. Захотелось провести его с ней вдвоем. Чтобы никто не мешал. Никто и ничто, даже собственные стены, которые он призывал ее ценить за роскошь.
С утра они что-то не то говорили друг другу. Вернее, снова он говорил, а она слушала вполуха и настырно ему возражала, не открывая рта.
Сетин улыбнулся, вспомнив бунтарские глаза своей последней жены – Валерии. Он, наверное, из-за этих ее глаз на ней и женился. Как заглянул в них однажды, так и оторваться не смог. Потом уже узнал всю ее, и привязался, а поначалу глаза ее его пленили.
Так о чем это он? Ах да, о сегодняшнем утре. Она снова слушала его бредни, снова бунтовала и ненавидела его молча. Он бы на ее месте давно в него тарелкой запустил, а она терпит. Интересно, как надолго ее хватит? И главное, что не давало ему покоя и из-за чего он изводил ее регулярно, – почему она терпит?!
Они составили брачный контракт, существовала еще между ними и устная договоренность о том, что они все должны решать только цивилизованно. Никакого ора, никаких быдловских семейных сцен, разумеется, никаких измен, этого Сетин не терпел и сам не допускал никаких вольностей на стороне. Все должно быть чинно, мирно и спокойно.
– Даже если я захочу сказать вам… тебе… – она поначалу все время называла его на «вы», пыталась поправиться, путалась, краснела, смущалась. – Даже если я захочу сказать тебе, что ты последний гад?! Я должна буду сказать это нежным голосом?
На последней фразе она аж засипела от удивления. А ее глаза… Ее глаза так бесились, так негодовали.
– Ты не можешь мне сказать этого, дорогая, – спокойно парировал тогда Сетин.
– Почему? Почему?!
– Потому что ты не имеешь на это права, – и уставился на нее, внимательно рассматривая.
Она, бедная, так растерялась, что не нашлась что ответить. Длинные ресницы метались вверх-вниз, вверх-вниз, пальцы сплелись на коленках. И она не смотрела на него теперь. А ему надо было, чтобы смотрела. Он же провоцировал ее и наблюдал, провоцируя. И ему очень важно это было. Важно наблюдать, важно знать, что она думает, что чувствует сейчас. А узнать это он мог, лишь глядя в ее глаза. Они у нее не могли лгать. Пока не могли.
А она на него не смотрела!
– Я имею на это право, а ты нет, – проговорил он с нажимом, будто нож в колотой ране проворачивал. И добавил: – Мы же договорились, кажется, раз и навсегда! Тебе непонятно?
– Понятно, – кивнула Лера и посмотрела на него совершенно несчастными, полными слез глазами. – Понятно – я