Жадный, плохой, злой. Сергей Донской
было предупредить меня, что у вас намечается бал-маскарад. Я хотя бы лицо размалевал.
– Об этом не беспокойся, Бодров, – плотоядно ухмыльнулся Душман. – Будешь выпендриваться, тебя так разукрасят, что родная дочь не узнает. – Улыбчиво оскалив все свои резцы с клыками, он уточнил: – В морге.
Напоминание о Светочке отбило у меня всякую охоту шутить. Будь у меня уверенность в том, что в случае моей безвременной кончины жену и дочурку оставят в покое, кое-кому из присутствующих не сносить головы – лысой, как бильярдный шар.
– Кто здесь назначил мне свидание? – спросил я, неспешно направляясь к щекастому знакомцу.
В этом помещении, слишком просторном для прихожей и чересчур убогом для холла, явственно пованивало какой-то дезинфекционной гадостью.
Душман двинулся было за мной, но щекастый жестом отослал его обратно. Меня же он удостоил целого монолога:
– Вот и свиделись, Бодров. Не стоило утром Ваньку валять. Человек, который пожелал с тобой встретиться, умеет настоять на своем. Я его личный секретарь. Можешь называть меня Германом Юрьевичем…
– Очень приятно, Геша, – дружелюбно сказал я.
– Герман Юрьевич. – Во время этого уточнения голос и щеки моего собеседника возмущенно дрогнули.
– Конечно, Геша. – Я понимающе кивнул. – Тебя зовут Германом Юрьевичем. А кто твой хозяин, Геша? Только не говори, что это граф Дракула собственной персоной. Я не захватил валидол.
Щекастое лицо цвета бордо недовольно смялось да так и не разгладилось до конца нашего разговора. Незнакомый мне папа Юра воспитал странного сына. Не более грозного, чем земляной червь, но злобного, как кобра. И шипеть он умел громче проколотой шины:
– Послуш-шай, мразь! Прекращ-щай корчить из себя шшута горохового! Здесь и не такие герои привыкают передвигаться на коленях. Не забывай, как и почему ты оказался здесь.
– Я все помню, Геша. – От моей улыбки не осталось и следа. – А если ты еще раз вздумаешь угрожать мне, то сначала позвони домой. У тебя есть жена?
– Есть, а что? – Он растерялся. – Почему это я должен ей звонить?
– Чтобы предупредить: мол, дорогая, явлюсь я к ужину поздно, месяца через полтора, не раньше. Весь загипсованный.
Я не боялся расправы над собой. Страх за Светочку был сильнее, чем чувство самосохранения. Геша, лишенный мною отчества и апломба, почувствовал мою отчаянную решимость, догадался, что обламывать меня не время и не место. Пару секунд он задумчиво глядел куда-то поверх моей головы, явно испытывая искушение кликнуть здешнее траурное воинство на подмогу, но благоразумие взяло в нем верх. Хозяин наверняка не отдавал приказа калечить меня или убивать. Для этого вовсе не обязательно было вытаскивать меня из Подольска. А раз так, то я находился в полной безопасности до того момента, пока я буду представлять для него интерес. И тут моя дерзость могла сослужить мне хорошую службу. Странно, но факт: хозяева ненавидят своих особо усердных жополизов и обожают,