Челленджер. Ян Росс
Художники, композиторы, поэты, писатели веками искали её формулу. А современная математика нашла и выразила её простым дифференциальным уравнением. И сейчас, вопреки уставу научной гильдии, я поведаю вам эту страшную тайну.
Красота – это непрерывность второй производной. Всё до отвращения просто. Производная – это скорость изменения величины, а вторая производная – это производная производной. Кроме того, вторая производная пропорциональна мере кривизны. Соответственно, её непрерывность гарантирует непрерывность изгиба линии, то есть определённый уровень гладкости. И именно по этой причине сегодня всё такое круглое и пухлое.
Оглядитесь, посмотрите на нынешнюю эстетику плавно изогнутых форм. И это совсем не случайно, ведь сами графические программы для дизайнеров по умолчанию используют линии, состоящие из Би-Сплайн функций. Только не пугайтесь. Би-Сплайн функции – это функции, построенные по принципу сохранения непрерывности той самой второй производной. И посему любая деталь, нарисованная современным дизайнером, неминуемо будет пухлой и гладкой.
Под крылом проплыл Лос-Анджелес, рассечённый широкими магистралями на ровные квадраты. Поблёскивая кромкой прибоя, простирался до горизонта Тихий океан.
А углы, спросите вы, как же углы? Как же прямые линии? Вы хотите судорожно ухватиться за такой родной и всеми нами любимый уголок двадцатого века, за этот последний ускользающий краешек. Но я вам не дам. Углы – это анахронизм, неудачная попытка воплощения абстрактной идеи в реальность. Это зверьё никогда в природе не водилось, их внедрили где-то в процессе индустриализации.
Физические явления, как правило, естественным образом создают формы, обладающие непрерывностью второй производной, и именно поэтому природа представляется нам красивой. Или скорее наоборот, ведь изначально мы черпаем представление о красоте из природы, и, следовательно, гладкость второго порядка не может не казаться красивой. В прошлом веке мы попробовали создать новую эстетику углов и прямых линий, но не тут-то было – угловатость быстро осточертела, и полагаю, скоро окончательно вымрет, кроме некоторых неизбежных случаев.
В недрах сумки начинает истерически трезвонить мобильник. Пожилая женщина с всклокоченной, будто её шарахнуло молнией, ядовито-красной шевелюрой, оборачивается и негодующе смотрит в мою сторону.
– Что происходит? Ты ещё не приехал?
– Это возмутительно! Немедленно выключите сотовый телефон! – бабулька машет на меня костлявыми пальцами.
– Я в самолёте, – отворачиваясь к окну, я делаю успокоительные жесты свободной рукой.
– Молодой человек, вы подвергаете опасности сотни человеческих жизней! – заходится старушенция.
В проходе возникает стюардесса.
– Ариэль, надо заканчивать. Скоро буду.
Вырубив телефон, я демонстративно засовываю его обратно в сумку.
– Прошу прощения, мэм, самолёт Bombardier Q400 рассчитан…
Я хотел съязвить, что Bombardier Q400 рассчитан максимум на восемьдесят