Что-то пошло не так. Мария Латарцева
практически не учатся, на пары не ходят, а сессию сдают на "отлично", что доносы на преподавателей пишут, что в ректорат на них "стучат"… Ещё год назад мечтавшая продолжить образование в аспирантуре, сейчас его девочка хотела лишь одного – побыстрее закончить учебу и получить диплом. Богдан видел, как свет потух в её глазах, с какой неохотой она шла в университет, забросила общественную работу, встречи с подругами, рассталась с молодым человеком, но надеялся, что со временем это пройдет…
Машину подбросило на очередном ухабе, сонные пассажиры дружно вскинули головы, чертыхаясь и лязгая зубами, подпрыгнули и грузно возвратились в прежнее состояние.
– …Бодя, ау-у! Ты чего не слушаешь? Да не смотри ты постоянно на часы, скоро дырки протрешь! Не терпится? Не боись, через часок-полтора на месте будем! Я специально в навигатор маршрут "забил", все рассчитал – и расстояние, и время… Лучше послушай, как я заживу! Вот заработаю в АТО – дом дострою, гараж сооружу, баньку… Чтоб все, как у людей! И даже лучше! А вокруг дома – газон… Газон, как в Европе! Представляешь?! – будто и не спал, продолжал мечтать вслух его словоохотливый сосед.
– Не какой-то сельский огород – картошка-петрушка-морковь, а самый настоящий зеленый газон! С кустами можжевельника, с бетонными бордюрчиками, с узкими дорожками, посыпанными белым гравием! Нет, не белым… Я дорожки мраморной крошкой высыплю! Красной! Представляешь, ярко-красные нарядные дорожки, как на картинке, а вокруг них – темно-зелёная сочная трава! Красота! А ещё газонокосилку куплю, личную, дорогущую, и каждую неделю буду стричь газо…
Внезапно в глаза ударила молния. Неестественно белый дрожащий свет обнажил на мгновение кресты. Потом из темноты медленно выплыли светящиеся кубы.
– Костив Илья… Костив Юрий… – читает Богдан на одном из них. Против каждого имени четко, под линейку, написано две даты. Дата рождения. И дата смерти. Совсем свежая. Дальше идет – Костюшко… Богдан Зиновьевич…
И снова темнота, запах горелой резины и ещё какой-то незнакомый, нет, знакомый, но давно забытый запах… Запах из детства… Или из юности… Слышится резкий треск… Просто в глаза бьет ослепительный свет операционных ламп… К нему наклоняется доктор. Богдану видно, как шевелятся его губы, но слов он не слышит, зато видит глаза… Очень знакомые глаза… И ещё чувствует запах, тонкий, приятный запах парфюма. Этот запах живёт сам по себе, отдельно от запаха больницы…
– Ты смотри, а этот, по-моему, живой еще. Вроде шевелится…– слышит Богдан, как сквозь вату, после чего на него сыплются удары.
– Сдохни, тварь, сдохни!.. Сдохни!..
Голос бьющего высокий, детский, да и сами пинки – слабые, не причиняющие ему особой боли.
– Не надо! Не надо! Не трогай его, Санька, отойди!.. Кому говорю?!.. – раздается рядом, потом следует какая-то возня, и удары прекращаются.
– Ну вот, так-то оно лучше, – ворчливо замечает тот же голос, принадлежащий, по всей видимости, пожилому человеку. – Не видишь, они только что приехали…
Но