Первый удар (сборник). Святослав Логинов
и судорожно дергался всем телом, не в силах пошевелиться. На лбу у него злым светом наливалась медная пластинка амулета, словно бы вросшего в кожу. Черное лезвие, прижатое к шее, медленно багровело. Потом Степан поднес нож к лицу Натальи.
– Знаешь, кто я? – голос его был по-прежнему спокоен.
– Н-нет! – содрогаясь, прохрипела она, пытаясь откинуть голову назад.
– Нет? Точно? А помнишь Суу-Л'ира, – спросил старшина, глядя в черные глаза без белков. – Брата твоего? Помнишь, я вижу… Еще бы, он же, как и ты, работал на немцев. Только в нашем тылу. Красивый такой летчик-капитан, грудь в медалях. Человеческое имя, понятное дело, было у него другое. Все жены большого начальства от него с ума сходили. Помнишь?
Он отступил на шаг.
– Мне пришлось его убить. Вот этим ножом, другой бы просто не взял. Слушать меня! – чуть повысил голос Нефедов, глядя как голова связистки бессильно клонится вперед. – Убить насовсем. В пыль. Так, что ему больше не воскреснуть. Ты этого же хочешь? Твой брат был нелюдь, и умер как нелюдь. И как дурак. Ты тоже?
– Нет… – замотала головой связистка, – Нет! Я… нет! Я знаю тебя! Я сделаю все что скажешь, я хочу жить!
– Понятное дело. Все хотят, – пожал плечами Нефедов и отступил обратно за черту, сорвав медную пластинку со лба Натальи. Нож из его руки исчез так же мгновенно, как и появился. Старшина снова сел на стол и спросил:
– Значит, контакт можно считать налаженным?
Наталья кивнула, сгорбив плечи и неверными движениями длинных пальцев ощупывая исчезающий ожог на шее.
Старшина устало вздохнул и зевнул во весь рот.
– Не выспаться мне со всеми этими делами, – пожаловался он сам себе. Подошел к двери, распахнул ее и крикнул:
– Эй, лейтенант! Ты где там? Заходи…
12. За махорку
Ночной дождь кончился. От мокрой земли под лучами солнца поднимался легкий парок, последние ручейки еще стекались в лужи, высыхая на глазах.
Косарь пошарил в сумке, достал оттуда брусок, несколькими легкими касаниями поправил лезвие своей «литовки» и спустился с обочины на луг. По сапогам хлестнули перья мокрой травы, стегнуло холодком. Он поплевал на руки и замахнулся. Коса тонко запела, укладывая траву ровными рядами. Плавно, не торопясь, двигался косарь по луговине, оставляя за собой темный след.
Утомился он не скоро – оторвался от косьбы только тогда, когда почувствовал, что солнце вовсю начинает припекать затылок. Тогда он аккуратно обтер косу пучком травы и прислонил ее к березке, одиноко стоящей посреди луга. Широким шагом направился назад, к дороге. Взял сумку, достал оттуда узелок с едой и уселся на камне, отмахиваясь от появившихся уже оводов, нацелившихся на широкую спину под пропотевшей рубахой.
Позади послышался громкий шлепок и короткий матерный возглас. Косарь обернулся, прожевывая хлеб, и увидел, как невысокий человек в военной форме смахивает грязь с галифе. Левая рука у него висела на перевязи, рядом на земле валялся тощий вещмешок и палка с набалдашником