Цену жизни спроси у смерти. Сергей Донской
голову. Подбородок у него был стесан, как у питекантропа, а выдающийся вперед кадык не придавал его облику дополнительного мужества.
– А ты не зарься на чужое, – наставительно сказал плейбой, всей тяжестью налегая на ту ногу, под которой слабо шевелились чужие пальцы.
– Ты же выбросил свой чинарик, – пропыхтел бродяга. – Зачем изгаляешься над старым человеком? Я в отцы тебе…
– Ты? – возмутился его мучитель. – Мне? В отцы?
При каждом вопросе он прямо-таки подпрыгивал на многострадальной пятерне. Когда бродяге удалось наконец высвободиться, он предусмотрительно отпрянул подальше и, поглаживая больную руку здоровой, с надрывом закричал:
– Я не виноват, что все так обернулось! Не по своей воле я на помойке очутился, столкнули меня! – Из-за беспрестанного подергивания кадыка, который ходил ходуном на тощей шее бродяги, казалось, что он силится проглотить острую кость, ставшую ему поперек глотки. – Такие, как ты, – голосил он, – и растоптали меня, красивые да сытые! Что уставился, сволочь? Думаешь, ты на всю жизнь застраховался? Так от тюрьмы и сумы не зарекайся! Глядишь, и поменяемся местами однажды!
Плейбой что-то презрительно ответил, будто сплюнул, но его голос заглушило приглашение на посадку в самолет, следующий маршрутом Москва – Адлер. Громов, опережая остальных пассажиров, широко зашагал к входу в седьмой сектор. У него не было ни малейшего желания досматривать, чем закончится сцена. На душе и без того было гадко. Не то чтобы ему так уж нравились убогие собиратели бычков и бутылок, шныряющие вокруг. Но выходка плейбоя понравилась ему еще меньше.
В помещении для досмотра он оказался самым первым. Вместо того чтобы поставить сумку на черную ленту транспортера, убегающую в недра аппарата для просвечивания багажа, а самому пройти сквозь раму металлоискателя, Громов приблизился к столу старшего инспектора по авиационной безопасности и мимолетно продемонстрировал ему книжицу удостоверения. Точно яркий мотылек крылышками взмахнул и тут же исчез, как будто его и не было.
– Понял, понял, – закивал инспектор своей кудрявой головой, на которой чудом удерживалась форменная фуражка. – Проходите, пожалуйста.
Он старательно не смотрел ни на Громова, ни на его сумку, но тот продолжал стоять напротив, требуя к себе внимания.
– Слушаю вас. – Глаза инспектора, отчаянно кося, вскинулись вверх.
Должно быть, ему уже приходилось иметь дело с КГБ, и впечатления об этой поре были свежи в его памяти. Инспектор очень смахивал на бывшего осведомителя, который до 1991 года подписывал свои доносы каким-нибудь звучным псевдонимом.
«Юстас – Центру. Довожу до вашего сведения, что выданная мне денежная сумма истрачена на вхождение в доверие к интересующему вас объекту. Сатурн почти не виден. Прошу выдать дополнительную сумму».
Таким Юстасам, бывало, выдавали. По первое число. О своих собственных пакостных делишках они забывали легко, а вот «контору»,