Стихотворения и поэмы. Анна Ахматова

      И рушилась твердыня Эрзерума,

      Кровь заливала горло Дарданелл…

      Но в этом парке не слыхали шума,

      Лишь ржавый флюгер вдалеке скрипел.

      Но в этом парке тихо и угрюмо

      Сверкает месяц, снег алмазно бел.

      Прикинувшись солдаткой, выло горе,

      Как конь, вставал дредноут на дыбы,

      И ледяные пенные столбы

      Взбешенное выбрасывало море —

      До звезд нетленных – из груди своей,

      И не считали умерших людей…

      На Белой Башне дремлет пулемет,

      Вокруг дворца гусарские разъезды,

      Внимательные северные звезды

      (Совсем не те, что будут через год),

      Прищурившись, глядят в окно Лицея,

      Где тень его над томом Апулея.

      Я – голос ваш, жар вашего дыханья,

      Я – отраженье вашего лица.

      Напрасных крыл напрасны трепетанья, —

      Ведь все равно я с вами до конца.

      Вот отчего вы любите так жадно

      Меня в грехе и в немощи моей,

      Вот отчего вы дали неоглядно

      Мне лучшего из ваших сыновей,

      Вот отчего вы даже не спросили

      Меня ни слова никогда о нем

      И чадными хвалами задымили

      Мой навсегда опустошенный дом.

      И говорят – нельзя теснее слиться,

      Нельзя непоправимее любить…

      Как хочет тень от тела отделиться,

      Как хочет плоть с душою разлучиться,

      Так я хочу теперь – забытой быть.

      Здесь девушки прекраснейшие спорят

      За честь достаться в жены палачам.

      Здесь праведных пытают по ночам

      И голодом неукротимых морят.

      Конечно, мне радости мало

      Такая сулила гроза,

      Зато я случайно узнала,

      Какие у счастья глаза…

      Когда я ночью жду ее прихода,

      Жизнь, кажется, висит на волоске.

      Что почести, что юность, что свобода

      Пред милой гостьей с дудочкой в руке.

      И вот вошла. Откинув покрывало,

      Внимательно взглянула на меня.

      Ей говорю: «Ты ль Данту диктовала

      Страницы Ада?» Отвечает: «Я».

      Здесь Пушкина изгнанье началось

      И Лермонтова кончилось изгнанье.

      Здесь горных трав легко благоуханье,

      И только раз мне видеть удалось

      У озера, в густой тени чинары,

      В тот предвечерний и жестокий час —

      Сияние неутоленных глаз

      Бессмертного любовника Тамары.

      Если плещется лунная жуть,

      Город весь в ядовитом растворе.

      Без малейшей надежды заснуть

      Вижу я сквозь зеленую муть

      И не детство мое, и не море,

      И не бабочек брачный полет

      Над грядой белоснежных нарциссов

      В