M&D. Федор Московцев
у него смертельно заныли мышцы рук и захватило дыхание – он повис, судорожно держась оцепеневшими пальцами за высохшую ветку умершего дерева, гнездившегося некогда вдоль горизонтальной трещины камня. Но под Андреем была пустота. Он висел, глядя остановившимися и расширенными глазами на то небольшое пространство гранита, которое находилось в поле его зрения, и чувствуя, что ветка постепенно и мягко смещается под его тяжестью. Небольшая прозрачная ящерица на секунду появилась чуть выше его пальцев, и он отчетливо увидел её голову, её часто поднимающиеся и опускающиеся бока и тот мёртвый её взгляд, холодный и неподвижный, взгляд, которым смотрят пресмыкающиеся. Затем неуловимым и гибким движением она метнулась вверх и исчезла. Потом он услышал густое жужжание шмеля, то понижающееся, то повышающееся, не лишенное, впрочем, некоторой назойливой мелодичности и чем-то похожее на смутное звуковое воспоминание, которое вот-вот должно проясниться. Но ветка всё больше проседала под пальцами Андрея, и ужас всё глубже проникал в него. Он меньше всего поддавался описанию; в нём преобладало сознание того, что это последние минуты жизни, что нет силы в мире, которая могла бы спасти. А внизу, на страшной глубине, которую Андрей ощущал всеми своими мускулами, его ждёт смерть и против неё он безоружен. Он никогда не думал, что эти чувства – одиночество и ужас – можно испытывать не только душевно, но буквально всей поверхностью тела. И хотя он был ещё жив и на его коже не было ни одной царапины, он проходил с необыкновенной быстротой, которую ничто не могло ни остановить, ни даже замедлить, через душевную агонию, через ледяное томление и непобедимую тоску.
Тут он услышал Катин голос:
– Давай же… Чего ты ждёшь? Почему нигде не сказано, что делать с медлительными?..
Страх отступил перед необоримым желанием поскорее соединиться с ней, Андрей отпустил руки, испытывая приятное изнеможение, странным образом неотделимое от томления и тоски. Если бы он мог соединить в одно целое все чувства, которые испытал за всю свою жизнь, то сила этих чувств, вместе взятых, была бы ничтожна по сравнению с тем, что испытал он в эти несколько мгновений.
Вокруг него завертелось с невыносимой быстротой, как в огромном кольце, скалы, кусты, и уступы, и наконец, через бесконечно долгое время, во влажном воздухе, на камнях над озером раздался хруст его рухнувшего тела. В течение ещё одного мгновения он жил в нестройном хаосе воспоминаний, ощущений, звуков и видений. Перед его глазами стояло неудержимо исчезающее зрительное изображение провала, каменной колыбели, тёмных вод, заполнявших дно седловины. Он слышал Катин голос. «Да, солнце, наконец…» – говорила она. Ещё был взгляд её полузакрытых глаз, устремлённый в неведомую даль, словно не стало каменных стен, словно взгляд изумрудных глаз-озёр превратил их в прозрачный хрусталь. Андрей почувствовал, как теплый луч, прорвавшись сквозь ледяные кристаллы потухших Катиных глаз, коснулся его. Потом всё пропало, и не осталось ничего.
Таково