Миллиметрин (сборник). Ольга Степнова

      Дома пахло борщом.

      Зоя появилась в прихожей в переднике, с заранее приготовленным выражением сострадания на лице. Увидев Косоротова с Олей, она округлила глаза и открыла рот.

      – Это Оля, – резко сказал Владлен Петрович жене. – Она будет жить с нами.

      Зоя всплеснула руками, присела, и по-хозяйски стала разматывать на девочке шарф.

      – Господи, доходяга какая! – прошептала она, когда Оля осталась без шубы, шарфа и шапки.

      – Сами вы доходяга! – фыркнула девочка. – У меня вес совсем чуть-чуть ниже нормы. Немного налечь на сладкое и всё будет в порядке!

      – Борщ любишь? – заглянула ей Зоя в глаза.

      – Терпеть не могу! Я зефир в шоколаде хочу.

      – Только после борща! – строго сказала Зоя и, взяв за руку, повела Олю на кухню.

      – А то что? Зубы выпадут?

      – И зубы тоже…

      Косоротов разделся, сел на диван и включил телевизор.

      Голова не болела. Впервые за долгое время. Когда она перестала болеть, он не заметил.

      «Теперь не умру, – подумал он. – Ни за что не умру. Теперь я сильнейший!»

      – Зой! – крикнул он в сторону кухни. – Зой, пива дай, устал очень!

      – Да где я тебе пиво-то на ночь глядя возьму?! – сварливо закричала из кухни Зоя и весело добавила: – Вот охламоны, одному пиво подавай, другой – зефир в шоколаде! Ох, сядете вы на мою шею, ох, сядете!!

      – А ещё он кошку обещал завести! – тоном ябедницы сообщила Оля.

      – Кошку? – ахнула Зоя, но тут же облегчённо вздохнула: – Слава богу, что не собаку!

      Уши

      Валентина была красавицей.

      Высокая, стройная, но не худая, с тонкими, благородными чертами лица, с рыжими кудрявыми волосами, нежнейшей розовой кожей, огромными зелёными глазами и длинными ресницами. Ресницы порхали как бабочки – вверх—вниз, вверх—вниз. У неё была тонкая талия и умопомрачительно красивая грудь: такая, какая надо – ни больше, ни меньше; довольно широкие плечи, стройная, сильная, выразительная спина и шея… Не шея, а длинная дорога к счастью – в какую сторону не пойдёшь. На шее, ближе к ключице, сидела родинка, – маленькая и шоколадная, будто с кисточки у художника капнула краска, и он не стал её оттирать, поняв всю красоту и правильность случайного замысла.

      Больше всего Свету хотелось прижаться губами к этой родинке, но не страстно, а нежно, – чуть—чуть прикоснуться, чтобы почувствовать теплоту кожи и трепетный пульс. Говорят, у рыжих особенно тонкая и нежная кожа.

      Свет был влюблён в Валентину.

      В самом возвышенном и чистом смысле этого слова.

      Он хотел бы носить шлейф её платья, целовать ей руки, припав на одно колено, и читать стихи, тем более, что он сам их писал.

      Но Валентина носила джинсы, руки Свету никогда не протягивала, а на любые стихи, которые звучали в пределах её слышимости, морщила изящный, породистый нос.

      И вообще, она Света не замечала. Может, потому что училась на третьем курсе университета, а он только на втором, а может, потому что длинный Свет с тёмной шапкой кудрявых