Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые мировоззренческие концепты французов и русских. Мария Голованивская
уже цитировавшееся слово страх, нужно назвать десяток слов, среди них окажутся обозначения также и пограничных с ним состояний, например, angoisse, весь синонимический ряд, а это уже не перевод, а обозначение семантического поля… А вот контекст сразу подсказывает, в сторону какого страха нужно «двигаться». Если мы хотим перевести на французский язык «он томился неведомым страхом, сам не зная отчего», уместно использовать angoisse, а если «он старался побороть свой страх, считая недостойным испытывать его по столь ничтожному поводу», то уместно употребить épouvanté или peur, в зависимости от дополнительного, подсказанного более широким контекстом смыслового нюанса. Этот факт с очевидностью свидетельствует о том, что языки не слишком приспособлены для взаимного перевода, каждый переводчик сталкивался с переводческими муками, которые в том и заключаются, что «подогнать» один язык под другой – задача невыполнимая, даже если перевод конкретных слов прост и с легкостью отыскивается в словаре. При этом каждый переводчик знает, что есть слова, которые вообще на другой язык не переводятся.
Но как же так? Антропологи и в частности Э. Б. Тэйлор, которого мы цитировали в самом начале этой главы, утверждали, что глобально между этносами мало различий, все люди озабочены выживанием, безопасностью, достижением целей продолжения рода и процветания. Об этом же толкуют и многие социологи, создавая различные модели потребностей (пирамида потребностей Маслоу, например), которые вовсе не обнаруживают национальной специфики (39). Ответ прост: в конкретном, непридуманном, немифилогизированном бытии много универсального. Отличия обнаруживаются в мире придуманном, абстрактном, в тех мифах, которыми различные этносы обернули свое существование. Применительно к нашей теме важно уяснить следующее: там, где есть проблема перевода, есть специфика менталитета, там, где ее нет, мы говорим о человеческой феноменологии, а не о локальной системе отражения предметов, понятий, идей.
То есть, когда мы с трудом переводим с французского контекст, указывающий на тот факт, что на десерт подали сыр, мы имеем дело со спецификой национального видения ритуала еды. Обычно переводчик ставит сноску и трактует ритуал. Когда во французском тексте речь идет о доброте и широте чьей-то души, мы так и пишем, не сопровождая текст сноской, хотя, скорее всего, язык оригинала повествует нам о совершенно иных качествах субъекта. Этот миф бытия присутствует во всех сферах жизни, и именно переводчик, культуролог, чувствует его острее всего.
Переводной эквивалент, которые ищет переводчик, – это слово другого языка, используемое при переводе, и степень потери первоначального смысла, степень так называемого переводческого компромисса, позволяет нам установить примерную классификацию возможных эквивалентов, отражающую возможное соотношение понятий в двух языках. Вопрос о различии вещественных коннотаций у двух совпадающих по смыслу существительных не является принципиальным, поскольку коннотация, описывая образ, стоящий за понятием, определяет его сочетаемость