Капитан Рубахин. Борис Баделин
отпрянул с дороги, бросился бежать и быстро скрылся за косогором.
«Хоть свои, хоть чужие – всё одно плохо, – мелькнуло в голове у священника, –углядели-таки!»
Когда сани с ним поравнялись, он понял, что дела не просто плохи, а очень плохи: сидел в них заведующий сельским клубом Федька Жадков, ярый борец с религиозным дурманом, который однажды поклялся в кружке атеистов, что лично обрежет попу Вознесенскому бороду.
Проезжая мимо, Федька недобро ухмыльнулся, и ни слова не обронив, подхлестнул свою лошадь.
Первой мыслью отца Владимира было податься за Катово болото вслед за Сергеем, но тут же он понял, что нет у него уже сил – бегать зайцем по лесным оврагам, да и не к лицу. Всё в деснице Господней!
Пополудни за старым священником приехали трое милиционеров.
Двое из них оказались местными уроженцами, каждого когда-то отец Владимир даже крестил в своём храме, старшим же с ними был некто из городских. Старик заметил, что у одного из вошедших рука взметнулась, было, снять шапку, да на полпути остановилась. Старший шагнул к столу, бесцеремонно расселся под образами и вдруг, грохнув кулаком по столешнице, заорал:
– Что, сволочь долгогривая, – выблядков кулацких укрываешь?
Отец Владимир отрешённо молчал. Его спокойствие ещё больше взъярило начальника.
– Я эт-та у кого спрашиваю? – сдавленным от ярости голосом просипел тот. – Куда он, вражина, от тебя побежал?
Священник ощутил внутри такое спокойствие, какого желал себе перед смертным часом: ни тени душевного страха, ни телесного трепета. Отвечать что-либо взбешённому милиционеру не хотелось, да не было и смысла.
С таким же спокойным лицом он позволил связать себя за руки. Его в лёгком домашнем подряснике вывели на улицу и, по распоряжению старшего, заставили бежать за санями на двухсаженном пеньковом поводке. Местные конвоиры мрачно прятали глаза.
Мягкие чуни из обрезанных валенок, в коих по дому ходил, слетели у старика с ног уже на первых шагах. Затем, просеменив босиком ещё шагов с полсотни, он споткнулся и поволочился по мёрзлым кочкам, пока начальник, опасаясь, что не дотащит арестованного живым, не приказал бросить его в сани.
Две бабы у колодца, ставшие тому свидетельницами, в страхе побежали по домам с пустыми вёдрами…
Вечером того же дня священника привели на допрос к Лейкину в просторный пятистенок, реквизированный у семьи Плотниковых в Куделине, где уполномоченный всё ещё вершил свои дела.
Яков Иович, крайне униженный вчерашним происшествием, никак не мог отойти от душившей его злости. Этот кулацкий гадёныш так его боднул – искры из глаз посыпались. Теперь распухший нос болел и обвис большой лиловой сливой.
Отца и старшего сына Плотниковых застрелили при попытке к бегству, женскую часть семьи посадили под замок и назначили на высылку, а младший – сумел-таки скрыться. Теперь Лейкин не сомневался, что заставит арестованного попа рассказать, куда делся последний кулацкий отпрыск.
Однако первый же взгляд на священника заставил в скором его признании