За стеной стеклянного города. Антиутопия. Елена Митягина
В его глазах читается скука и усталость от всего происходящего. Он окидывает взглядом толпу и зевает. Бесчувственная сволочь.
На сцене повисло молчание. Буквально кожей ощущаю, как Кас борется с собой, чтобы не слететь с катушек, и начать зачитывать обвинение Олдосу. Кто-то из кучки советников нарочно громко кашляет, и Кас приходит в себя.
– Папа, – дрожащим голосом произносит он, но сразу же исправляется, понимая, что ведет себя неподобающе. – Олдос Непо, вы обвиняетесь в организации массовых собраний и распространении ложной информации среди населения Стеклянного города. Вам есть что сказать?
Кас поднимает на отца печальные глаза и взглядом просит у него прощения. Внезапно Олдос делает два шага вперед к краю сцены.
– Да, – говорит он, – мне есть что сказать.
Члены городского Совета настороженно переглядываются.
– Я жил рабом, но умру свободным, – внезапно говорит Олдос. Затем он поворачивается к Касу. – Я прощаю тебя, сынок.
Он произносит это с легкой улыбкой, и в глазах Каса снова вижу слезы. За поведением Олдоса с интересом наблюдает весь город. Совет заметно напрягся. Дядюшка поворачивается назад, находит в толпе советников второго сына, и адресует ему второе сообщение.
– И тебя прощаю, – произносит он.
На этот раз в его глазах замечаю горечь. Валентин выглядит удивленным.
– Вы закончили? – нетерпеливо спрашивает глава города.
Олдос бросает на него презрительный взгляд, затем поворачивается лицом к толпе, и ищет кого-то глазами. Когда его взгляд падает на меня, он замирает и подмигивает.
– Передавай привет Тимофею, – говорит он.
После этих слов к Олдосу подходят охранники и отводят назад к остальным преступникам. Хотя назвать их этим словом просто язык не поворачивается. Советники рассматривают толпу, выискивая того, к кому обращался Олдос. Я опускаю глаза вниз, делаю вид, что пытаюсь оттереть грязь на платье. Старый дядюшка предусмотрительно не назвал моего имени, чтобы правители не смогли вычислить адресата. Но все же он умудрился оставить свое напутствие. Почему-то теперь я почти не сомневаюсь в том, что его не пощадят.
Слезы перестали литься из моих глаз, будто вытекли все до последней капли, и запасы в слезных мешочках иссякли. Щеки все еще мокрые, соль раздражает кожу, но я не обращаю на это внимание. Эль прижимается ко мне, ее тело продолжают сотрясать рыдания. Внезапно ощущаю на своем плече чью-то руку и инстинктивно вздрагиваю. Рядом садится Виктор и обнимает меня.
– Я с вами, – шепчет он, и я пытаюсь ему благодарно улыбнуться, но не получается.
Очередь на сцене дошла до моего отца. Папа смотрит на нас, не отводя взгляда. Все внутри переворачивается, когда я вижу, как уголки его губ осторожно поднимаются вверх, и он подмигивает. Человек, идущий на казнь, пытается успокоить и ободрить свою остающуюся дочь. Слезы душат, но я не хочу показывать их ему. Если сегодня