Третий глаз Шивы. Еремей Парнов
бы уже бросил этот гадючник. Его с распростертыми объятиями возьмут куда угодно… Людмила Викторовна далеко не уверена, что трагическое событие не находится в связи с общей обстановкой в институте.
– Неужто сослуживцы? – испугался Лев Минеевич. – Быть того не может!
– В науке, дорогой вы мой, – Вера Фабиановна покровительственно погладила его руку, – интриги на почве зависти столь же распространены, как и в артистическом мире. А мне ли не знать, что такое театр! – Она молитвенно простерла руки к потолку. – Это моя юность, моя невозвратимая молодость!
Лев Минеевич допускал, что Верочка, сбежавшая некогда из дома с ярчайшей звездой провинциальной сцены, действительно знает театр. Но какое это имеет отношение к современной науке? Разве похож Аркадий Викторович на опасного сердцееда Чарского, которому небо послало Верочку в отмщение, ибо это она довела его до полного разорения и белой горячки? И вообще, при чем тут театр? Но Лев Минеевич ничего не сказал и только вздохнул.
– Отчего вы не пошли за меня, Верочка? – вдруг спросил он, хотя эта некогда жгучая проблема за давностью лет совершенно перестала его волновать. Он и сам не понимал, для чего спросил.
– Не помню уже, друг мой. – Вера Фабиановна равнодушно зевнула. – О чем это мы с вами?
– Про интриги на поприще разных наук.
– Верно… Нет, Аркадия Викторовича определенно доконали завистники. Современникам не прощают великих открытий.
Последняя фраза, произнесенная совершеннейшим голосом Людмилы Викторовны, заставила его вздрогнуть.
«Бедная Верочка, – втайне огорчился Лев Минеевич, – она совсем потеряла собственное “я”! Сделалась как та истеричка…»
Ему припомнились рассказы Веры Фабиановны о переселении душ, почерпнутые ею из подшивки газеты с жутковатым названием «Оттуда».
«Видимо, не такая уж это все ерунда, если зануда Людмила Викторовна и впрямь временами вселяется в Веру».
– Какое же изобретение сделал Аркадий Викторович? Придумал, как драгоценные камни исправлять?
– Что камни? – Вера Фабиановна презрительно подняла выщипанные в ниточку брови. – Камни для Аркадия Викторовича – пустяк, побочное занятие. – Она небрежно поиграла белыми, как молодая картошка, янтарями, украшавшими затрапезную, латаную-перелатаную кофту. – Если желаете знать, он обессмертил свое имя настоящим открытием!
– Позвольте полюбопытствовать?
– Он доказал, что растения живые.
– Как, разве это он доказал? – простодушно удивился Лев Минеевич. – А мне казалось, что это всем известно. Да я и сам так думал с детства. Коли растут, так, значит, и живые…
– Вечно вы все путаете, Лев Минеевич! – властно оборвала его Чарская. – Аркадий Викторович вовсе другое открыл. И вы себя с ним не равняйте! Он открыл, что растения чувствуют и ощущают. Поняли?
– Как тут не понять? – Лев Минеевич даже заподозрил, что пропавший профессор вовсе никакой не профессор, а самый настоящий аферист. – Чувствуют – значит,