Чувство капучино. Надя Де Анджелис
нет ни одной машины, ни одного человека, только ласточки с раздвоенными хвостами носятся вокруг. Триальда ничем не похожа на российскую деревню. Здесь нет ни широких полей, ни косогоров, ни двориков с сиренью и палисадниками. Все дома каменные и лепятся друг к другу вертикально, повторяя рельеф горы. Вокруг – такие же темно-зеленые горы с такими же желто-красными деревушками, а еще дальше – величественные снежные вершины. Если повернуться лицом туда, откуда мы приехали, то горы уменьшаются и на горизонте серебрится полоска моря. И да, Бруно был прав – тут промозгло. Я заворачиваюсь в шарф.
– Ты только не пугайся, но в кухне тебе покажется холоднее, чем на улице. Так уж устроены эти лигурийские кухни – гигантские холодильники. Через час будет тепло, а ты пока посиди в садике.
Действительно, в полутемной кухне – как в склепе: сыро и веет могилой. Может быть, завести тут винный погреб? Но теперь таких запасов, как раньше, никто не делает, ведь все можно купить в супермаркете. К тому же наша долина – несчастливая в плане вина: чуть западнее его производят, и чуть восточнее, а у нас подходящий виноград почему-то не растет, – объясняет мне Бруно.
В потолок вмонтированы металлические кольца, но не для того, чтобы я могла повеситься. Раньше к ним подцепляли ветчину и сыры – по стенам мыши карабкаться умеют, а вот по потолку нет. Бруно тут же вспоминает про моих московских мышей и торопливо поправляется: я могу быть совершенно спокойна, в Триальде уже давно нет никаких грызунов. Это раньше, когда десять тысяч местных жителей выращивали тонны зерна, мышам было чем поживиться. А сейчас тут, если верить Википедии, проживает четыреста восемь человек, и, как только мы победим бюрократические препоны, я стану четыреста девятой триальдкой.
Но зерно – это ведь бескрайние поля, где же они прячутся?
Оказывается, никаких полей тут нет, все земледелие в Лигурии – террасное. Если приглядеться, то гора напротив вся покрыта горизонтальными полосками – это и есть террасы, то есть широкие ступени. Труда в них вложено немало – ведь надо было срыть наклонную поверхность горы до горизонтальной, укрепить ее камнями, а цемента тысячу лет тому назад не было, поэтому камни клали «всухую», и вот пожалуйста: веками стоят стены, стоят террасы, только никому они уже не нужны.
Чтобы попасть в садик, нужно подняться на четвертый этаж – это еще одна особенность горной географии.
Начинаю понимать, что же имел в виду Иосиф Бродский («горы есть форма поверхности, поставленная на попа, и кажущаяся горизонтальной вьющаяся тропа в сущности вертикальна. Лежа в горах – стоишь, стоя – лежишь, доказывая, что, лишь падая, ты независим»). Мы идем наверх, и теперь мой новый дом представляется мне бесконечной башней, поломавшейся в пространствах и измерениях. Вот одна лестница, загибающаяся направо, с какой-то странной полочкой сбоку – и мы оказываемся в комнате без дверей, или это гигантская лестничная площадка? Воздух тут ходит слоями. Теплее, теплее, холоднее, опять теплее… я приближаюсь к камину. Он пышет жаром за стеклом. Как