Посланник. Василий Головачев
художников и их персональных выставок. За шесть лет работы, а я рисую с пятнадцати, мне разрешили сделать всего две выставки: в Рязанском соборе и в Благотворительном фонде, остальные, самодеятельные, в общежитиях и студиях не в счет.
Сухов покачал головой, с трудом отрываясь от созерцания картин.
– Это действительно колдовство. Как вам это удается? Я читал, что существуют какие-то методы инфравлияния на подсознание человека, используемые в рекламе на телевидении и в кино. Может быть, вы тоже шифруете в картинах нечто подобное?
– Я не знаю, как это называется, просто чувствую, что должно быть изображено на холсте для создания необходимого эффекта. Мой учитель говорил, что это прорывы космической информации. Годится такое объяснение?
Никита улыбнулся.
– Я бы назвал это проще – прорывами таланта в неизведанное, но если вас это смущает, не буду повторяться. Однако вы меня поразили, Ксения, честное слово! Можно, я еще раз приду сюда, полюбуюсь на картины, подумаю над ними?
– Почему бы и нет?
– Тогда до вечера. – Никита направился вслед за художницей, оглядываясь на галерею и чувствуя сожаление, что не насмотрелся на них вдоволь. – Кстати, Ксения, как вы познакомились с Толей?
– На улице, вечером. – Ксения оглянулась через плечо, и Никита не успел отвести взгляд от ее ног. – У гастронома на Сенной ко мне подошли ребята… м-м… очень веселые, и Толя… уговаривал их не шалить.
Никита, представив, как это делал Такэда, фыркнул.
Ксения тоже засмеялась. Заметив его жест, кивнула на руку с отметиной.
– Как ладонь, не беспокоит? Очень интересная форма у ожога, вы не находите?
Сухов взглянул на звезду, упорно сползающую к запястью, и посерьезнел: показалось, что после вопроса девушки звезда запульсировала, послав серию легких уколов, добежавших по коже руки до шеи.
– По-моему, это не ожог. Толя говорил что-то странное, но не объясняет, что имеет в виду. Потом поговорим. Итак, в семь у входа?
Художница кивнула, глядя на него исподлобья, испытующе, серьезно, без улыбки. Этот взгляд он и унес с собой, сохранив его в памяти до вечера.
Дома его ждал Такэда.
– Тебя уволили? – удивился Никита, привычно хлопая ладонью по подставленной ладони приятеля.
– Я свободный художник, хожу на работу, когда хочу. Был у Три К?
– Слушай, не зови ты ее больше так… технически, а?
– Хорошо, не буду. Так ты был?
– Только что от нее, смотрел картины.
– В студии? Или в запаснике?
– Ну, не знаю где, там их было много, десятка три.
Такэда хмыкнул.
– Надо же! Ксения не всем показывает свои работы, несмотря на приветливость и некоторую наивность. Девушка это редкостная, такую встретишь одну на миллион, учти.
– Уже учел. – Никита сходил на кухню и принес запотевшую банку с квасом. – Мы с ней идем вечером в кафе в Москворечье.
– Это ты решил или она?
– Я. А что?
–