Падшая женщина. Эмма Донохью
колесиках.
– На колесах! Честное слово!
– Не может быть, – пробормотала Мэри и потерла выпуклость на его панталонах. Какой невероятно мягкий бархат, машинально отметила она.
– Он мчался как птица – пока не врезался в зеркало миссис Корнелис. Грохот, кровь, битое стекло повсюду… н-да, доложу я вам. Бедный лягушатник.
– Бедный лягушатник, – повторила Мэри, высвобождая из панталон немного кривоватый член. – Бедный, бедный маленький лягушатник.
– Не такой уж и маленький, а? – несчастным голосом спросил он.
Должно быть, лорд был сильно пьян или бредил – что за дикую историю он выдумал, подумала Мэри. Но, взбираясь на него верхом, она видела перед глазами эту картинку – маленький француз, несущийся над землей, словно ласточка, прямо навстречу беде.
Как-то раз ей повстречался носильщик с надорванной спиной – он таскал носилки богатым горожанам, чтобы заработать себе на жизнь, и каждый шаг причинял ему неимоверные страдания. Он даже заплатил за комнату, чтобы они смогли сделать это лежа. Мэри устроилась сверху и пообещала, что не будет его трясти. И какое же это оказалось наслаждение – немного поспать после всего! Мэри приснилось, что она едет по городу в королевской карете, украшенной золотом.
Очень разборчивой она, конечно, не была. Уличные мисс не могли позволить себе такую роскошь, «не то что эти сучки из борделей, что валяются на бархатных диванах», по выражению Куколки. Мэри ложилась даже с борцами, что дрались на ярмарках, – их лица были искорежены чужими кулаками. Однажды ей попался матрос, у которого было только одно яичко; второе было выедено сифилисом. Он клялся, что давным-давно вылечился, но Мэри все равно ограничилась «ручной работой». Теперь мало что могло внушить ей отвращение. Она не отказывала клиентам, которые просили их высечь, – эти парни любили играть в строгую мать и непослушного сына. Самый первый раз Мэри еще подумала, что это странно: мужчина, который хочет, чтобы ему причинили боль, вместо того чтобы причинять боль самому. Как-то раз ей попался извращенец, который пообещал ей два шиллинга за то, что она позволит плюнуть себе в рот. Единственными, с кем Мэри никогда не связывалась, были угольщики; ее воротило от запаха угольной пыли и начинало казаться, что она снова сидит в подвале на Черинг-Кросс-Роуд.
С той ночи, как она покинула дом, в прошлом ноябре, Мэри ни разу не встречалась ни с кем из Диготов. Однажды на Линкольнз-Инн-Филдс она увидела женщину с огромным узлом ткани на спине; она сгибалась под его тяжестью. Но конечно же это не могла быть Сьюзан Дигот. Слишком далеко от Черинг-Кросс-Роуд. «Приличные люди не забредают в такие дали, как мы, – говорила Куколка со своей чудной кривой улыбкой. – Приличные люди сидят на своем месте».
Иногда Мэри гадала, пыталась ли мать хоть раз разузнать, что с ней сталось. Расспрашивала соседей или, может быть, поглядывала по сторонам. Когда-то она любила Мэри – должно же было хоть что-то остаться от этой любви? Хоть крохи? Неужели можно выкинуть родное дитя из своей жизни, вырезать его, как будто оно никогда и не появлялось на свет?
Конечно, это уже не имело