Падшая женщина. Эмма Донохью
было бы лучше.
– Причина обращения?
– Если бы вы были так добры, сэр… напишите все, что сочтете нужным, сэр, – прошептала она.
Секретарь помолчал и начал писать.
– Глубокоуважаемые управители, – пробормотал он. Перо быстро скользило по бумаге. – Данная просительница признана виновной в проституции и полностью осознает свое преступление. Она выражает глубокое раскаяние в содеянном и полна желания начать новую жизнь.
Мэри с облегчением перевела дух. Сработало.
Хуже всего был хирург. Заведя Мэри за тоненькую занавеску, он приказал ей лечь на спину и без всяких церемоний воткнул в нее свои пальцы.
– Чтобы установить состояние здоровья, – буркнул он.
Разумеется, за удовольствие он не заплатил ни пенни. К тому же у него были на редкость отвратительные руки – сплошь покрытые бородавками.
– Зуд? Выделения? Беловатые или желтые? Затруднения с мочеиспусканием?
– Ничего подобного, сэр, – ответила Мэри так, будто и понятия не имела, о чем он говорит.
Он ей не поверил – Мэри поняла это совершенно ясно. Бормоча что-то себе под нос, хирург продолжил копаться у нее между ног. Впрочем, она была уверена, что от ее старой болезни не осталось и следа. Мэри овладело искушение ударить противного врача в нос ногой, но она подумала, что это не лучший способ получить место в Святой Магдалине. Наконец хирург выпрямился и заглянул ей в рот – видимо, чтобы обнаружить шрамы от ртути, решила Мэри. Слава богу, что у нее никогда не было сифилиса. Скрыть эту болезнь было гораздо труднее, чем триппер.
У нее было такое ощущение, что ее непременно примут. В воздухе так и витал запах удачи.
Неделю спустя Мэри лежала на узкой кровати в своей палате и изо всех сил старалась напомнить себе, что ей сказочно, невероятно повезло. Почему же тогда ей все время хотелось плакать?
Если бы она протянула руку, то могла бы коснуться кровати Онор Бойл, которая спала рядом. Онор была родом из Девона. Раньше она работала на Пьяцца, но потом выкинула мертвого ребенка и почувствовала неодолимое отвращение к своему ремеслу. Онор была неплохой девчонкой, но, конечно, до Долл Хиггинс ей было далеко. Эта палата предназначалась для «культурных» мисс. Все они умели написать свое имя. Впрочем, не сказать, чтобы это умение требовалось им особенно часто.
Мэри услышала шаги в коридоре. Сестра Батлер. У смотрительницы были печальные глаза и такой высокий выпуклый лоб, как будто ее голову распирали грустные знания об этом мире и жизненный опыт. Она не доверяла ни одной из мисс, и, по мнению Мэри, это означало, что сестра Батлер далеко не дура. Сочувствие она приберегала для несчастных «соблазненок»; те иногда получали от леди-попечительниц корзину с фруктами и имели лучшую палату в Магдалине, с прекрасным видом на Гудмэнз-Филдс и холм Тауэр-Хилл.
Мэри пропустила Ночь Гая Фокса. Она не выходила наружу уже семь дней. Семь дней солнечные лучи не касались ее кожи – разве что через оконное стекло.
Больница Святой Магдалины была самым большим зданием