Гнев терпеливого человека. Сергей Анисимов
голоси, красавица. Мы знаешь как им вмазали? Герка, подтверди!
– А то! Железно! Он сам знаешь как давал им? Прям в точку давал!
Все трое бойцов ржут. Надрыва в голосе нет, нервы у всех ничего. Мужчины вернулись из боя. У них есть время отдохнуть и приготовиться к следующему. Они уже привыкли.
– Болит, милый?
– Бля буду, очень сильно болит.
– Боец!
– Виноват, товащ лейтенант. Виноват, товащ сержант. Но реально ж болит.
– Потерпи, родной. Сейчас в санчасть… А ты как, миленький?
– Я ничего. Держусь.
Сортировка не была нужна. Всех этих раненых он видел и обработал еще там. Один затяжелел на последних часах пути, значит, его первым.
– Юля, моемся. Кипятильник поставила?
– Час как воду слила. Вы задержались.
– Ну, извини…
– Не шути так. Тяжело пришлось?
Разговор не мешал им работать. Бледный парень выглядел так, будто его сейчас стошнит. Он изо всех сил старался не смотреть на почкообразный тазик, наполовину заполненный использованными марлевыми тампонами. Сопровождающее первичную хирургическую обработку раны кровотечение было довольно серьезным – ну так даже первокурсники знают, что кисть руки кровоснабжается весьма обильно. Сильнее кровят только скальп и лицо.
– Терпи, казак, атаманом станешь…
Николай сам ухмыльнулся: фраза вырвалась сама собой, вовсе не самая привычная. Последний раз он ее слышал, наверное, в детстве. Бабушка говорила, когда йодом ссадины мазала.
– Ну все, заканчиваем. Юля, нитки покороче режь. И дай стерильную наклейку. Есть еще?
Боец посмотрел с тоской: мол, а что, может не быть? Ха, еще как может. Их и в мирное-то время могло в процедурной не оказаться, если сестра-хозяйка притормозит или аптека расслабилась. А у них сам бог велел быть всегда готовыми шить раны сапожной дратвой и заклеивать резиновым клеем… Но пока как-то выкручивались.
Когда закончили с третьим из раненых, самым легким, и всех по очереди устроили в санчасти, Николай едва держался на ногах. Болела спина, болели мышцы всего тела. Столько километров, то трусцой, то шагом. Болел привычный синяк на правом плече. Опять, наверное, будет кровь с мочой идти – эта штука называется маршевая гематурия. К этому он тоже привык.
– Иди отдыхай. Я сейчас сделаю тебе помыться, а приберу уже потом.
– Автомат еще.
– Да бог с тобой. Ребята почистили. Вон поставили тихонько.
Не было сил ответить словами, и он просто кивнул. Как это в войну хирурги могли оперировать по 30 часов подряд? То, что они обычно, наверное, не ходили в рейд, было не сильно большим утешением.
Забрать автомат, добраться до умывалки. Помыться, потом пройти несколько сотен метров и поесть. Вернуться, снова посмотреть на раненых. Двое спали, один лежал и тупо пялился в потолок: обезболивающие брали его плохо.
Чай, сделанный заботливой Юлей. Если смотреть со стороны, можно подумать, что они пара. Это не так, но до чужих мнений по этому поводу им обоим не было дела. Чай – это было