Влюбиться в эльфа и остаться в живых. Александр Талал
главном.
– Вспоминайте – нос там, губы…
– Ага, все при нем, – закивала тетка с готовностью. – И нос, и губы. Даже лоб был. Высокий такой лоб.
Николай снял фуражку и вытер рукавом вспотевший лоб. На тетку снизошло некоторое просветление:
– А, и в подбородке дырочка!
– Ямочка? – поправил Николай. Женя старательно орудовал карандашом по альбомному листу.
– Ну да, такая дырочка, как ямочка, – довольная собой, тетка попыталась подсмотреть Женино творение. – Ну что там, уже похоже?
– Это вы нам скажете, – устало вздохнул Николай и протянул руку. – Показывай, Айвазовский.
Эти слова почему-то вывели Женю из равновесия; он выпрямил скукоженный позвоночник и, срочно о чем-то задумавшись, принялся неспешно изучать грубую мозолистую ладонь Чепурко. В какой-то момент его блуждающий взгляд проделал обратный путь к альбомному листу и остановился на нем довольно растерянно, словно впервые видел, да и знать не хотел, что там нарисовано. В его глазах – зеркале его души, как заявил бы некто умный, но не настолько умный, чтобы своевременно позаботиться об авторских правах на афоризм – заметно что-то екнуло. Женя Степанов направил зеркало души вновь на нетерпеливо шевелящую пальцами Николаеву ладонь и на этот раз казался загипнотизированным ею. Создавалось впечатление, что Женя парализован выбором: кого ему больше бояться – заскорузлой ладони или собственного рисунка. Зеркало души Николая Петровича налилось кровью, его ноздри затрепетали нервно и яростно.
– Что, опять? – хрипло пробормотал следователь. Тетка глупо захлопала глазами. Рука следователя выхватила альбом из Жениных рук и была при этом недружелюбна. С белого листа на него взирало лицо, скорее походившее на персонажа из комикса – нечто среднее между синим человечком из «Аватара», американским индейцем и Невероятным Халком – чем на фоторобот или милицейский скетч. Смугловатая кожа; нереалистично высокие скулы; большие черные горящие глаза. Темные волосы до плеч сплетены в сотни косичек. Не без волнения теребя карандаш в руке, Женя наблюдал, как Николай медленно поднимается со стула.
– Ну, Степанов… – прохрипел Николай. После сомнений, длившихся около десятой доли секунды, Женя вскочил со своего места и отпрыгнул прочь. Возможно, если бы не этот отчаянный маневр, Николай наконец прибил бы своего художника, но на этот раз прибитым оказался только стул (надо сказать, не впервые), склеенный, перевязанный бечевкой и замотанный скотчем во множестве мест. Тетка на своем стуле села по стойке смирно и крепче сжала пятками баул. Рассвирепев еще больше, если такое можно себе представить, Николай вперил испепеляющий взгляд в Женю, предусмотрительно отбежавшего за письменный стол.
– Это что такое, ты, Васнецов?! – он потряс альбомом так, что из нарисованной головы чуть не посыпались зубы. – Я тебя спрашиваю! – И альбом полетел в Степанова.
– Да успокойтесь, Николай Петрович! Не нравится – сейчас