Андерсен. Шарль Левински
Иногда человеку неприятен правильный ответ, но долгие терзания и сомнения не меняют дела. Например, вот есть группа людей, связанных между собой и взаимно приятных друг другу, но одним из них надо пожертвовать самым болезненным образом. На глазах остальных, чтобы заставить их говорить. Вопрос только, кого выбрать для этой цели. Наибольшего воздействия достигнешь, если выберешь самого симпатичного. Даже если тебе самому по чувству хотелось бы этого избежать.
Кто несёт ответственность, не может поддаваться воздействию эмоции.
Будь я этой докторшей, мне бы не пришлось долго раздумывать. Ребёнка через пару месяцев можно будет заменить другим.
Но речь идёт не о каком-нибудь ребёнке вообще. Речь идёт обо мне.
Кажется, в помещении есть кто-то ещё. Пожалуй, её подчинённый. Седовласый голос что-то произносит, и это слово звучит как команда. Незнакомое слово. Название медикамента? «Пятьдесят милиграммов», – добавляет она.
Какое лекарство она выбрала?
Они что-то делают с женщиной. Вводят ей укол, как я думаю. Поскольку её хныканье прекратилось, она, наверное, без сознания.
Я жду действия укола.
«Вы должны быть готовы к тому, что ваша жена потеряет ребёнка».
Время удлиняется и замедляется.
Ещё медленнее.
Я тону в озере. Вода чёрная.
Чёрная и тёплая.
Чёрная.
Это то же самое тело или уже снова следующее?
То же самое. Я жив.
Всё ещё, а не снова.
Я так устал.
Писк прекратился. Я исхожу из того, что это хороший знак.
Я спал и спал, но всё ещё измотан. Как будто всё это время – а сколько времени прошло? – вынужден был плыть против течения. Поднимался в гору из последних сил. Но теперь я на берегу, на вершине, или где там ещё. Добрался.
Это удалось и женщине. Кажется, мы всё ещё в больнице, но за неё уже никто не тревожится. Это заметно по вопросам, которые ей кто-то задаёт – должно быть, медсестра, как я думаю. Повседневные пустые фразы, к которым прибегают, когда не надо обсуждать ничего действительно важного.
«Как вы чувствуете себя сегодня? Лучше? Не хотите ли чего-нибудь?»
Она отвечает, но очень слабым голосом. Кошка, забравшаяся на верхушку дерева и ещё не смеющая громко мяукать, хотя её уже давно сняли.
Позднее добавляется седовласый голос. Докторша. «Ещё два-три дня я хотела бы вас постеречь», – говорит она.
Странно, как слова могут менять оттенок в зависимости от того, в какой связи их применяют. «Постеречь».
«Но потом мы отпустим вас на волю».
«Отпустим». Тоже такое слово.
«Самое меньшее две недели никаких физических усилий, – говорит седовласый голос. – Как можно больше лежите и дайте себя побаловать».
«Вы спасли мне жизнь», – говорит женщина.
Должно быть, медицина сильно продвинулась вперёд с того времени, как я стал Андерсеном.
Докторша хочет уйти, но у женщины есть ещё один вопрос. «А гномик?»
Не надо бы ей меня так называть.
«Всё в порядке, – говорит седовласая. – Он чувствует себя