Дом на краю ночи. Кэтрин Бэннер

      Из старой легенды об острове, в версии, рассказанной мне Пиной Веллой. Впервые записано во время Фестиваля святой Агаты в 1914 году.

      I

      Он проснулся от того, что кто-то скребся в оконные ставни. Значит, он все-таки спал.

      – Ребенок на подходе! – кричали с улицы. – Signor il dottore![2]

      Не разобравшись, он решил, что речь идет об их с женой ребенке. Он закутался в простыню и подбежал к окну, прежде чем сообразил, что жена спит рядом. За стеклом луной маячило лицо крестьянина Риццу.

      – Чей ребенок? – спросил доктор.

      – Синьора графа. Чей же еще?

      Стараясь не разбудить жену, он направился к двери. Лунный свет придавал двору странную отчетливость. Даже Риццу не был на себя похож. Воскресный пиджак и галстук сидели на нем колом, будто их прибили гвоздями.

      – Это ошибка, – произнес доктор. – Я не должен принимать роды у графини.

      – Но мне сам signor il conte[3] приказал вас привезти.

      – Меня не вызывали к la contessa[4] принимать роды. Ее беременность наблюдала акушерка. Д’Исанту, должно быть, имел в виду, чтобы ты привез ее.

      – Нет-нет, акушерка уже там. Граф требует вас. Он сказал, это срочно. – Риццу так и распирало от важности его миссии. – Так вы едете? Прямо сейчас?

      – Но моя жена вот-вот родит. Я бы не хотел оставлять ее без крайних на то причин.

      Однако Риццу не отступался.

      – La contessa уже рожает, прямо сейчас, – настаивал он. – Я не думаю, что этого можно избежать, dottore.

      – А что, акушерка одна не справится?

      – Нет, dottore. Это… трудные роды. Вы нужны, потому что ребенок не выйдет без этих ваших штук навроде сахарных щипцов. – Риццу недовольно поджал губы из-за необходимости произносить подобное. Сам он ни разу не присутствовал при появлении на свет своих девятерых детей, предпочитая считать, что их лепят из глины, словно Адама и Еву. – Так вы едете? – спросил он снова.

      Доктор выругался про себя, понимая, что деваться некуда.

      – Только возьму пальто и шляпу, – сказал он. – Я догоню тебя через пять минут. Ты на своей повозке или мы пойдем пешком?

      – Нет, что вы, dottore? Конечно, я приехал на повозке.

      – Будь наготове.

      Доктор одевался в темноте. Часы показывали без четверти два. Он уложил инструменты: щипцы, хирургические ножницы, набор шприцев – все это он приготовил для родов своей жены, включая морфий и магнезию на случай экстренных обстоятельств. Собравшись, он разбудил жену.

      – Как часто ты просыпаешься от схваток, amore?[5] – спросил он. – У жены графа начались роды раньше времени – будь она неладна! Меня вызывают.

      Она нахмурилась спросонья.

      – Пока еще нечасто… я хочу спать…

      Бог даст, он примет ребенка графини и успеет вернуться до родов жены. Доктор перебежал через площадь к дому старой Джезуины, которая была местной повитухой, пока не начала слепнуть.

      – Синьора Джезуина, mi dispiace[6], – сказал он. – Вы не побудете с моей женой? Меня вызывают к другому пациенту, а у моей жены уже начались схватки.

      – Что за другой пациент? – спросила Джезуина. – Пресвятая Агата! Не иначе кто-то отдает Богу душу на этом проклятом острове, раз вам нужно оставлять жену в такое время?

      – У графини преждевременные роды, возникли осложнения – я везу щипцы.

      – Так это жена графа? И вас вызывают на роды?

      – Да, signora.

      – Я слышала, что у вас имеются причины не принимать роды у синьоры графини. – И старуха многозначительно замолчала.

      – Что вы слышали, синьора Джезуина? – Доктор с трудом подавлял раздражение.

      – Люди болтают.

      – Так