Остальные. Часть 1. Р. Л.
вся в каких-то камнях. И шуба, шубка, короткая, пушистая, с длинным серым мехом, серо-голубым мехом, и огромным воротником, и с огромным воротником. Рядом с ней, слева, по левую руку, подруга её подруга. Мне показалось кажется что это её подруга. Очень крупная женщина в рыжей дублёнке. Очень крупная, но очень пропорциональная. В колготках, чёрных колготках, сквозь которые. Ну что ли просвечивают ну что ли видны просвечивают круглые и красивые колени. Большое лицо, но все черты правильные и соразмерные, большое квадратное лицо. Крашеные с рыжинкой волосы, крашеные чуть рыжие волосы тоже собраны в хвост. Они обе с хвостами. Она, вторая, спокойна и невозмутима. Косметика наложена правильно и ровно. Хаха, много ты знаешь. Ну в общем, такая, красивая косметика. Ну то есть всё так красиво, ровно, незаметно. В её лице есть что-то мужское, крупность, крупнота, укрупнённость, но всё это смягчено. От такой женщины мужчины, наверное, ждут тяжести и нежности. Тяжести, хаха, и нежности, хаха, и тяжести. Или, наоборот, хотят подчинить такую, не унизив. Ну мужчины, какие ей нравятся, её ведь тоже не всякий. То есть поставить раком, но выебать нежно, поглаживая спину, и тяжело. За ней мужчина небольшой, плотный в меховой кепке, третий, с чёрными густыми усами, не раскрывая рта читает «Новую газету». Такому она не даст, не позволит, он и не дотянется, куда ему, с «Новой газетой». Рядом, четвёртый, мужчина с безбородым чувашским лицом, с лицом, показавшимся мне чувашским, с удлинёнными волосами, с волосами, длиннее, чем обычно, длиннее, чем ожидаешь от человека с таким лицом. Скулы высоки, лицо широко. «Московский комсомолец» раскрыт на всю длину. Он выставляет левую ногу. На ботинке не застёгнута молния. Малы? Жарко? Неисправность? Забыл? Разъехалась и не заметил? Возле, пятая, садится маленькая женщина в больших очках с затемнением и с шерстяной огромной красно-чёрной кепкой, закрывающей лоб и брови, закрывающей не только козырьком, закрывающей и остальным объёмом, такая кепка. Она сжимает пакет «Oriflame», он лежит по её ногам ровно и вертикально. Она замерла. Последним сидит мужчина пожилой, которого невозможно описать. Почему же невозможно, вот он сидит, вот и опиши. С круглой шерстяной шапки взгляд скользит, взгляд скользит, взгляд, скользит, хаха, сколлллль-зит, хаха. Круглая шерстяная шапка, с круглой шерстяной шапки перетекает перетечь на расплывчатое лицо, и стекает стечь по гладким морщинам и чертам на куртку широкую и с покатыми плечами, а внизу брюки тёмные и шерстяные, стрелка не выглажена, но она есть, и не скажешь, что её нет, но задержаться, застопориться, остановиться не на чем, а ботинки с закруглёнными носами и без шнурков. Да, и сумка на плечо. Сумка как сумка. Ну вот – сумка как сумка, и вот они есть. Вот они, шесть, а вот одна вышла, другие ушли, но они же были? Они же были! Были-ыбли. Но они же были! Были-ыбли. Были-ыбли. Были-ыбли. Были-ыбли. Были-ыбли. Эта здесь давно стоит. Сколько ей? Шестьдесят пять? Больше. Семьдесят? Меньше? Семьдесят? Ну пусть семьдесят. Были-ыбли.