Всегда говори «всегда». Татьяна Устинова
было в странном, почти неуловимом предощущении беды, с которым она жила последние несколько дней. Ольга убеждала себя, что все в порядке, но смутное беспокойство нет-нет да и высовывало змеиную головку и тихонько шипело – думаешшшь, ты такая везучая? Думаешшшь, с тобой не может приключиться беды?
Позавчера на сервис снова приезжали кожаные парни и о чем-то долго говорили со Стасом. Стас после этого весь вечер ходил хмурый, дома с Ольгой не разговаривал, поужинал и завалился на диван перед телевизором. А когда она спросила, кто это был, ответил, что никто это не был и вообще он устал. Сегодня уехал ни свет ни заря…
– От нервов, Олечка, первейшее средство – валериана, – сообщил Григорий Матвеевич. – Попробуйте, уверяю вас: все как рукой снимет!
– Непременно попробую.
Ольга улыбнулась, взяла Григория Матвеевича под руку:
– Как вы? Я что-то забегалась, все собираюсь позвонить, и все никак…
– Что мне, старику, сделается? Все у меня в порядке. Расскажите лучше про себя. Как супруг? Ребята?
– Они у меня молодцы.
– Ну-с, каков поп, таков и приход. То есть не поп, конечно, а вы, Оленька. Рисуете?
– Что вы, Григорий Матвеевич, когда мне! И на работу надо, и к свекрови… Вот фотографирую только.
Григорий Матвеевич нахмурился:
– Фотография – хорошее дело, но этого мало, Оленька, мало! У вас талант! А вы смеете отговариваться. Вы – лучшая из моих учениц!
– Когда это было… Сто лет прошло, а вы все вспоминаете. У меня сейчас и таланта, наверное, никакого не осталось. Ничего из меня не вышло…
Григорий Матвеевич всплеснул руками:
– Что она говорит, боже мой, что она говорит! Сколько вам лет, девочка? Тридцать?
– Тридцать четыре.
– Ребенок! Младенец! И смеет говорить – не вышло! Мне скоро восемьдесят, и я все еще… надеюсь.
Григорий Матвеевич всегда был большим романтиком. Увлекшись живописью в ранней молодости, он окончил Строгановское училище, участвовал в выставке молодых художников, а потом в одночасье все бросил и переехал из Москвы в захолустный, ничем не примечательный городишко.
Ольге это было странно. Нет, она любила свой город, но Москва – это же Москва, это миллиард возможностей, музеи, галереи, выставки, Дом художников! Сама Ольга не думала, что когда-нибудь решилась бы уехать в такой огромный, суматошный, сложный город. Она была трусихой и домоседкой. Но Григорий Матвеевич – совсем другое дело. Да и Москва ему не чужая. Он там родился, вырос, училище окончил…
Как-то раз Ольга спросила: почему? Григорий Матвеевич выпустил колечко дыма в потолок, достал с полки альбом Сурикова, раскрыл, показал Ольге картину. На картине ничего особенного вроде бы не было – церковка, береза, грачи… Но во всем этом было столько красоты, что хотелось смотреть и смотреть.
– Вот поэтому, милочка, только и исключительно по этой причине. Возьмите хужожников-передвижников – Сурикова, Маковского, Репина… Каждый из них мог