Бытие и возраст. Монография в диалогах. Александр Секацкий
забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остаётся
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдёт судьбы.
Неизбежность смерти не принимается сознанием человека. Поэтому нам хотелось бы мыслить время как время циклическое, где бессмертная душа предстает как счастливое исключение. Причем вовсе не обязательно здесь апелляция к сакральному. Материалист вполне может выстроить свою концепцию бессмертия. Да, пусть мы умрем, но наши дети, внуки снова и снова повторят тот цикл, который проделали в своё время мы, а до нас – наши отцы и деды. Циклы поколений складываются в линейное время истории социума, цивилизации, – линейное время, которое в другом масштабе само оказывается циклическим, включенным в другое, на первый взгляд, линейное, но также циклическое время.
Линейное время задает горизонт смысла жизни, выходящий за границы индивидуального принципиально циклического бытия. Даже если Бога нет, то бессмертие культуры задает нам надежду на бессмертие (разумеется, иллюзорную). Вопреки вышеприведенным трагическим словам умирающего Г.Р. Державина А.С. Пушкин с надеждой восклицает:
Нет, весь я не умру, душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья избежит…
Таким образом, возраст человека задан в разломе между циклическим и линейным временем, аналогично тому как возраст существует в разломе между биологическим и социокультурным временем. В преодолении, «снятии» возраста нами руководит безумная надежда выйти из циклического времени в линейное – в надежде на так или иначе интерпретированную «жизнь вечную».
А. С.: Я воспринимаю возраст как большую синхронизацию, обобщение и слияние хронотопов. Подобно всем обобщениям, возраст кажется чем-то искусственным, не учитывающим нюансы, чем-то не вполне достоверно предъявленным к проживанию. Но таковым он может казаться лишь до тех пор, пока человек не сталкивается с куда более безжалостной принудительностью времени графиков и расписаний, то есть возраст есть некая симметричная композиция времен, в чем-то аналогичная другим группам симметрии; если у каждого возраста есть свое «ребро жесткости», удерживающее размерность в неких рамках или пределах, то линейное время вообще есть конструкция, состоящая из сплошных «ребер жесткости». Это важнейшая, сверхгерметичная, упаковка времени после его предварительной нарезки. Вторичная разметка тоже попутно определяет возраст, но без учета внутренней размерности и на свой произвольный лад. Тем самым, как сказал бы Г. Гегель, возраст выступает в качестве средней посылки, противостоя, с одной стороны, метрике, а с другой – разворачиваемым конвертам малой хроники, многочисленным актуальным состояниям, в качестве которых предстает любое время, взятое в минимальном промежутке. Возраст есть реальная целостность, управляющая по способу обратной связи малой метрикой, даваемой извне. Управление такого рода не является