Чего стоит Париж?. Владимир Свержин
без пощады разя всякого не успевшего спастись бегством. Слабые попытки горожан, после столь «пламенного» приема растерявших свой наступательный пыл, противостоять их слаженной и методичной «работе» пресекались в самом зародыше беспощадными короткими тычками алебард. Вонзившись в толпу, точно нож в масло, гвардейцы по команде развернули строй, поставив по две шеренги спиной друг к другу, и шаг за шагом, не обращая внимания на крики плавающих в крови буржуа, переступая через поверженные тела, точно через бездушные поленья, начали раздвигать толпу в разные стороны. Как только между шеренгами оказался достаточный промежуток, из-под арки грянул еще один залп, сметая все живое на своем пути, а затем…
– Мой капитан! – Де Батц с эстоком в одной руке и пистолем в другой бросил на меня напряженно просящий взгляд, точно новобранец, умоляющий командира пустить его в увольнение к любимой. – Время кавалерии! Гасконцы ждут вашего приказа!
Я редко встречал людей, способных так вот, не напрягаясь, не замечая того, давать мне уроки отваги и самообладания! Что скрывать – Мано де Батц был именно таков. «Вперед!» – негромко скомандовал я.
«Вперед, пистольеры!» – радостно заорал мой лейтенант. «Наварра!!!» – вторил ему клич де Труавиля.
«Наварра!!!» – подхватили сотни луженых глоток, и Гасконские Пистольеры, горяча коней, галопом вынеслись из ворот, разряжая в чьи-то головы свои пистоли и рубя без разбора длинными клинками эстоков.
«Наварра!!!» – ревели они. «Наварра!!!» – неслось отовсюду, точно это слово обладало магической силой, защищающей в бою от пуль и копий противника. Следом за нами, сопровождая свое движение звуками заунывных волынок, шагали шотландцы, в недавнем прошлом личная гвардия Франциска II, короля Франции и Шотландии, готовые пустить в ход палаши и кинжалы.
Конечно, как ни велик был наступательный порыв всех этих смельчаков, их было лишь пять сотен против десятков тысяч парижан. Но за последние минуты все эти буржуа и клошары,[10] ставшие в ночь святого Варфоломея разбойниками с большой дороги, все эти горе-вояки в ужасе видели тысячи тысяч беспощадных ангелов мести, пришедших покарать каждого из них лично. Любой из этих обреченных видел швейцарцев, гасконцев, шотландцев, готовых убить лично его, такого живого и так страстно желающего продолжать этот процесс и далее.
Толпа попятилась. Шаг, еще шаг… и, бросая оружие, топча упавших, сметая тех, кто еще пытался сохранять спокойствие, она обратилась в бегство. Но, точно волна разбивается об утес, разбилась она о все еще целую во многих местах высокую ограду внешнего двора.
Уж и не знаю, сколько парижан полегло при штурме дворца, но то, что беспорядочное бегство и давка в проломах стоила сотен жизней – было несомненным.
Однако, несмотря на явный успех нашей вылазки, праздновать победу было преждевременно. Остановленные чьей-то властной рукой по ту сторону ограды, горожане постепенно приходили в себя и, со смешанным чувством стыда за собственную трусость
Клошары – парижские нищие.